Если полететь высоко-высоко

Антон объявил:

– Начинаем передачу: «Где Антоша?»

А снег глубокий и рыхлый, Антон тут же потерял калошу. Хохочет:

– Теперь уже передача не «Где Антоша?», а «Где калоша?»

Эти калоши нас совершенно замучили – без конца их теряем.

Вечер. Переходим улицу. Я оглядываюсь по сторонам.

– Ты что смотришь? – спрашивает Антон.

– Смотрю, нет ли машины?

– Ты лучше смотри: нет ли калошины? – смеётся Антон. – Калошу-то опять потеряли!

Разломал очередной барабан, снял с него обруч и катает по комнате. Говорит:

– Это колесо – жевуземчик! К кому оно прикатится – тот кого-то любит.

Колесо прикатилось ко мне. Антон ликует:

– Значит, ты меня любишь! Всё правильно.

Очень ласковый. Всё время лезет целоваться и без конца говорит о своей любви, порой – не по-детски сложно:

– Мама, я – твой отдых любви. Во мне – вся твоя любвя. А в моём отдыхе – вся твоя любвя.

Со смехом накидывается на меня:

– Дай я тебя так расцелую, что тебе сразу будет девяносто лет!

– Хочешь, я подарю тебе своё обнимание?

И – накидывается на меня с объятиями. Кричит и хохочет:

– Раздавление мамы! Вторая серия!…

Несколько дней назад написал мне на разных языках объяснения в любви – на русском, французском, украинском, самболюнском, амперском, испанском и английском (с моей помощью), дерефанском и ещё на каких-то, мне неведомых языках…

И положил все эти записки мне под подушку.

– Чтобы сны тебе хорошие снились!

А сегодня устроил ревизию. Поднял подушку. И с самым деловым видом:

– А где мои любишки?

И принялся пересчитывать…

В пятницу вечером. Задумчиво глядя в тёмное окно:

– Пятница испятнилась…

На улице, глядя вслед бродячей собаке, со вздохом:

– Собака иссобачилась…

– Что это значит?

– Это значит: привыкла быть собакой.

И тут же выдал целую дюжину аналогичных примеров:

– Мама измамилась – привыкла быть мамой. Верёвка изверёвилась – привыкла быть верёвкой. Кастрюля искастрюлилась, часы исчасились…

– Антошка, не болтай, а пей молоко.

– А то оно зашкуреется и замикробится, – добавляет он, хихикая.

После нашего очередного препирательства из-за еды (не хочет ничего, кроме гречневой каши!).

Спрашивает лукаво:

– А клей склеивает жевузем?…

28 января, утром, проснувшись:

– Мама, мне уже четыре года?

– Ещё нет. В 12 часов дня будет ровно четыре года.

– Ровно – как эта палка?

– Я тебя обниму до целого раздавления!

– Антошка, ты же меня не целуешь, а клюёшь!

– Сейчас я тебя расклюю до последнего организма!

На день рождения Антона пришло много гостей: наша подруга Оля Тишлер, Борис Глебович Штейн и мои друзья из Литконсультации.

А ещё пришёл Каптерев! Антон его очень ждал, очень хотел увидеть Большого Художника. А день выдался такой метельный!… И я волновалась: сможет ли Валерий Всеволодович доехать до нас в такую непогоду? Всё-таки ему уже восемьдесят лет!

Звонок в дверь. Антошка бежит открывать…

На пороге – весь в снегу Каптерев! И – с огромной дыней в авоське!… Жёлтая дыня в дырявой авоське вся залеплена снегом…

(Это он ещё на рынок за ней ездил в такую метель!)

Ликованию Антона не было предела. «Дядя художник», «дядя Валерий» затмил для него всех остальных гостей. Он не отлипал от Каптерева весь вечер. Усадил его на тахту и стал выкладывать ему на колени свои рисунки и коллажи. И Каптерев очень внимательно и серьёзно смотрел его работы, о каждой говорил что-то. Ему особо понравились те работы, где Антон использует разные материалы: пёрышки, кусочки ткани, фольги, сухие растения… Он сказал, что когда-то тоже любил делать коллажи. О, как Антон гордился его похвалой! Этим – на равных – общением.

А какая сладкая была дыня!…

А за окнами, весь вечер, продолжала мести метель…

Утром 1 февраля.

– Январь прифевралился…

Я живу одновременно в двух мирах. Один мир – это наш с Антошей мир, полный света, тепла, игр и фантазий, нежности и понимания… Другой мир – это внешний мир: магазинные очереди, прокуренные издательства… И я хожу туда-сюда, туда-сюда…

Не знаю, как бы я выжила, если бы у меня не было НАШЕГО МИРА, наполненного твоим щебетом, озарённого твоим смехом… Нашей любовью друг к другу.

Спасибо тебе, мой мальчик, за то, что ты есть!

Вечер. Работаю на кухне, а тебе всё не спится, зовёшь меня.

Захожу к тебе, зажигаю торшер… И ты тут же выдаёшь стишок:

– Прилетела совушка на торшер.

Зажигает крыльями огонёк…

Это про тебя, мамася, стишок! Ты догадалась?

– Конечно, родной. Чудесный стишок! Спасибо тебе.

Взяла в библиотеке «Элементарную астрономию» Струве и других американских авторов. Так как моих знаний оказалось недостаточно, чтобы ответить на все твои астрономические вопросы. Ночью прочитываю по главе, а утром, на прогулке, рассказываю тебе.

– Ты понимаешь? – с сомнением спрашиваю тебя иногда.

– Я всё понимаю, мамочка! Ты рассказывай, рассказывай! А зачем ты мне опять про атмосферу? Я уже про атмосферу знаю, ты мне вчера рассказывала.

– Чтобы ты лучше запомнил.

– А я и так хорошо помню. Про другое теперь расскажи, мне так интересно, так интересно!

Очень быстро запомнил все планеты, восторженно слушаешь про различные затмения, про то, что планеты вращаются с разной скоростью. Особенно тебя поразил Меркурий, который вокруг своей оси и вокруг Солнца оборачивается приблизительно за одно и то же время – пятьдесят восемь суток.

– Какая интересная жизнь у этих людей, которые на Меркурии живут! Пятьдесят восемь дней прошло – и опять Новый год!

А узнав, что полгода на Меркурии ночь, ты искренне пожалел его жителей.

– Это надо же… полгода спать! Ведь же им скучно так долго спать!

Ты уверен, что на всех планетах кто-нибудь живёт, и мои поправки по этому вопросу пропускаешь мимо ушей.

Твой крёстный Серёжа Романов когда-то волновался: не забуду ли я тебе рассказать о Божественном устройстве мира? Но я интуитивно чувствовала, что знания ребёнку нельзя навязывать. Надо дождаться, когда ребёнок сам спросит. И я терпеливо ждала твоих вопросов на эту непростую тему…