Избранные произведения

Рассматривая с этой целью засыпавшую их груду обломков, он обнаружил нечто похожее на металлический ободок. Ободок был чуть более полудюйма в диаметре и содержал внутри какую-то совершенно черную массу. Ему пришло в голову, что чернота - это, может быть, просто темнота, и что перед ним ствол его собственной винтовки, торчащей из обломков. И, действительно, Сиринг оказался прав (хоть и не испытал от того большой радости): закрывая поочередно один и другой глаз, он мог видеть ствол с обеих сторон под одинаковым углом, во всю длину, до самой кучи. Если смотреть правым глазом, казалось, что винтовка направлена левее его, если левым - то правее. Сверху ему ствол не был виден, зато немного видно было цевье. Иначе говоря, оружие было нацелено ему прямо в середину лба.

Обнаружив такое обстоятельство и вспомнив, что за мгновение до досадного случая, результатом которого явилось его нынешнее неудобное положение, он поставил курок на боевой взвод, так что легкое нажатие должно было вызвать выстрел, рядовой Сиринг почувствовал беспокойство. Оно, однако же, не имело ничего общего со страхом: будучи храбрым солдатом, он не раз видел ружья с такой точки зрения, - как, впрочем, и пушки. Сиринг вспомнил с некоторым даже удовольствием случай во время штурма Миссионерского Кряжа. Тогда ему вдруг показалось, что орудие, у него на глазах ряд за рядом косившее людей картечью, вдруг исчезло: в отверстии амбразуры был виден только блестящий обод. Что это был за обод, он сообразил как раз вовремя, и подался в сторону в ту самую секунду, когда чугунный град снова обрушился на атакующую пехоту.

Солдату не привыкать к наведенному на него жерлу, и к зрачку, горящему ненавистью в прорези прицела. На то он и солдат. Но все же удовольствие это не слишком большое, и рядовой Сиринг отвел глаза в сторону.

Отчаявшись высвободить правую руку, он попробовал левую - тоже безуспешно. Попытался было вырвать голову из держащих ее тисков, невидимых и тем более досадных. Потом взялся вытаскивать ноги, но, напрягая мускулы, сообразил, что если куча придет в движение, винтовка может выстрелить: хоть он и не представлял себе, каким образом она перенесла все происшедшее, но помнил ряд сходных случаев из собственного опыта. Однажды, например, будучи в состоянии некоего рассеяния и ухватив винтовку за ствол, он вышиб прикладом мозги какому-то господину; впоследствии же выяснилось, что его оружие, которым он столь увлеченно размахивал, имело в себе заряд, капсюль и взведенный курок, что, несомненно, воодушевило бы противную сторону к упорнейшему сопротивлению, узнай она о том вовремя. Этот курьезный эпизод солдатской юности Сиринга неизменно вызывал у него улыбку, но сейчас ему было не до смеха. Снова бросив взгляд на срез ствола, он почувствовал, что тот как будто бы стал ближе.

Теперь он стал смотреть на далекие верхушки деревьев. Прежде ему не приходилось обращать внимание ни на их ажурную легкость, ни на глубокую синеву неба: если листва несколько разбавляла ее своею зеленью, то в зените она прямо-таки доходила до черноты. "Жарковато мне будет, - подумал он, когда солнце поднимется повыше. Интересно, где тут у нас север?"

Те немногие тени, которые были ему видны, убедили его, что он лежит лицом как раз на север. Значит, по крайней мере солнце не будет бить в глаза, да и кроме того север - это там, где жена и дети.

- Однако! - произнес он вслух, - они-то здесь при чем?

Закрыв глаза, он подумал: "Раз самому мне отсюда не выбраться, не лучше ли вздремнуть. Мятежники ушли, и кто-нибудь из наших непременно забредет сюда на фуражировку. Тогда меня и найдут".

Но заснуть ему не пришлось. Мало-помалу он ощутил боль во лбу, тупую боль, сперва почти незаметную, но досаждавшую ему все более и более. Он открыл глаза - и боль исчезла, закрыл - вернулась снова. "Сатана", - сказал он невпопад, и снова стал смотреть в небо. До него доносилось пение птиц, металлический голос жаворонка, будто звон дрожащего клинка. ( Он погрузился в сладкие воспоминания детства, играл, как некогда, с братом и сестрою, носился с криком по полям, вспугивая затаившихся жаворонков, входил в дальний сумрачный лес, робкими шагами по едва заметной тропе приближался к Завороженным скалам, и стоял в нерешительности перед таинственной и страшной Мертвецкой пещерой, слушая удары собственного сердца. Прежде он не замечал металлического ободка вокруг ее зловещего отверстия. Тут все исчезло, и он снова очутился один на один со своей винтовкой. Но теперь она уже не приближалась к нему, а, наоборот, уходила куда-то в бесконечную даль и смотрела оттуда еще более грозно. Сиринг закричал и, услышав вдруг в собственном крике ноту страха, солгал самому себе: "Надо ведь подать голос, а то, глядишь, меня и вправду не найдут".

Он больше уже не пытался уклониться от черного ока винтовки. Стоило ему отвести на мгновение глаза в надежде увидеть своих, как, подчиняясь властной тяге, они тотчас возвращались в прежнее положение. Стоило опустить от усталости веки, как мучительная боль - угроза и предвестница пули - тотчас заставляла поднять их.

Непереносимое напряжение нервов и сознания ослаблялось периодами бесчувствия. В какой-то момент его обожгла резкая боль в правой ладони; потерев палец о палец, он почувствовал на них хорошо знакомую липкую жидкость - кровь. Очевидно, в беспамятстве он рассадил и занозил руку об острые обломки досок. Тогда он подумал, что надо бы мужественнее встретить судьбу. Конечно, он простой солдат, в Бога не верует, философии не знает, и не способен принять смерть как истинный герой, с последними словами на память потомкам, даже если бы тут было кому его услышать. Но погибнуть смертью храбрых - это в его силах. На том он и порешил: только вот узнать бы, когда она все-таки выстрелит!

Крысы, населявшие разрушенный сарай, шныряли вокруг него. Вот крыса взобралась на груду мусора; за ней вторая, третья. Сиринг смотрел на них сначала с безразличием, потом с дружеским интересом, но когда ему пришло в голову, что они могут задеть спуск винтовки, стал клясть их и гнать прочь:

- Нечего вам тут делать! - кричал он.

Крысы ушли. Позже они вернутся, станут терзать лицо, отгложут нос, перегрызут глотку, - он знал об этом, но надеялся умереть до того.