Бомаск

- Мы отправились целым отрядом, но остальные на подъеме сдали.

- Бедняжка Пьеретта, нелегко ей живется! - продолжала хозяйка.

- Да, на фабрике работниц не кормят сосисками, а то растолстеют да обленятся.

- Ха-ха-ха, - рассмеялась старуха. - Вот уж шутник, право. Всегда что-нибудь выдумает. А только Пьеретте не век бедовать... У дяди-то, кроме нее, нету родни, он, верно, ей все и оставит.

- Я уж этого не увижу, - сказал Бомаск, - собираюсь в скором времени на родину вернуться.

- У вас там, может, семья есть? - спросила хозяйка.

- Какая ни на есть, у каждого есть, - ответил Бомаск. (Он узнал это выражение недавно, когда писал диктовку с Пьереттой.)

- И жена есть?

- И даже не одна.

- Ха-ха-ха! С вами по-серьезному, а вы все смеетесь. Может, и детки есть?

- Я вижу, вы любите.

- Что люблю?

- А это самое занятие.

- Какое занятие?

- Деточек делать.

Хозяйка закатилась смехом и долго не могла уняться.

- Куда мне, небось не молоденькая, - сказала она.

Красавчик посмотрел на нее, лукаво прищурив глаз.

- А вы тряхните стариной, глядишь, и помолодеете.

Старуха смеялась от души. Красавчик отпустил еще несколько шуточек и, расплатившись, вышел.

Он не спеша поднимался к Верхним выселкам. В огородах стеной стояли сорняки, заглушая овощи; стволы плодовых деревьев были покрыты мхом и лишайником, перезрелые вишни гнили на веточках. Он хорошо знал: здесь, на этой лесной прогалине, сады умирали от нехватки рабочих рук, а рук этих не было потому, что крестьянский труд уже не мог прокормить человека; но сам-то Бомаск был из такой страны, где рабочим рукам не хватает земли и где приходится крепко стеречь огороды и сады, так много кругом голодных ртов, и оттого все это запустение было для него особенно неприятно. Навстречу ему попалась компания молодых парней, они шли молча: ни смеха, ни песен, ни шуток. Никогда еще Бомаск не чувствовал себя таким чужаком во Франции... "Вот даже с Пьереттой... - думал он. - Ничего понять нельзя!.." Он вдруг страстно затосковал по родине.

Когда он проходил по Верхним выселкам, над его головой отворилось окно.

- Здравствуй, Красавчик!

Он поднял глаза и увидел Эрнестину с аккуратно уложенными кудряшками и в праздничном наряде - в белой шелковой блузке и красной безрукавке.

- Здравствуй, - ответил он.

- А у меня как раз кофе варится, - сказала Эрнестина. - Может, зайдешь?

Он вошел в ворота, в которые каждое утро въезжал на грузовичке, собирая молоко. Эрнестина выбежала на крылечко встретить его. В кухне никого не было.

- Что, разве мужа дома нет?

- Нынче у него на фабрике дежурство.

Он сел на скамью. Совсем близко от него Эрнестина варила на плите кофе, по капельке подливая кипятку в кофейник. Как очаровательна молодая миловидная женщина, когда она деловито хозяйничает на кухне. Она снует туда-сюда, быстрыми уверенными движениями берет то одно, то другое из знакомой до мелочей утвари; платье ее колышется, шелестит, задевая за ножки столов и шкафы, особенно трогательно шуршат шерстяные платья. Мужчина сидит, смотрит и думает, что стоит ему слово сказать, и это ласковое существо, что хлопочет сейчас ради него, скользнет к нему в объятия, но он молчит, он длит сладость ожидания. Красавчик обычно был чувствителен к такого рода незатейливым утехам. Но сейчас его мысли были далеко.

- Так ты, значит, теперь с Пьереттой гуляешь? - спросила Эрнестина.

- Что ты глупости говоришь!

- Я сама видела, как вы с горы спускались.

- Ну и что тут такого? Пьеретта Амабль - хороший товарищ.

Эрнестина подала на стол кофе и села на скамью рядом с гостем. Он молча выпил чашку, потом подошел к окну и, облокотившись на подоконник, стал смотреть на обвитые плющом развалины и миссионерский крест. Во дворе шел яростный петушиный бой. Два петуха, взлетая одновременно вверх, наносили друг другу бешеные удары и клювом и шпорами; в воздухе кружилось облако пыли и выщипанные перья; потом противники падали камнем на землю один против другого, подстерегали, хитрили, старались выклевать друг другу глаза. К окну подошла Эрнестина и облокотилась на подоконник рядом с Красавчиком. Вдруг один из петухов оставил поле боя, но удалялся он не спеша, степенным шагом, пытаясь сохранить достоинство.

- Удирает! - сказал Красавчик.

- Ну и драчуны эти петухи, чисто мужчины! - сказала Эрнестина.

Она не кормила как следует свою птицу. Жюстен был неважным хлеборобом, и в хозяйстве вечно не хватало зерна. Но Эрнестина не запирала свою живность, и куры ее бегали на воле, отыскивая себе пропитание в полях, на пастбище и даже в лесу. Неслись куры плохо, а петухи стали тощие, жилистые, сухопарые. Случалось, что какая-нибудь исчезнувшая курица, которую не видели несколько недель и уже считали погибшей в когтях ястреба, вдруг появлялась во дворе и за ней стайкой бежали цыплята, вылупившиеся в лесу. С каждым годом петухи становились все воинственнее, взлетали все выше, все стремительнее. В Гранж-о-Ване дичала даже домашняя птица.

Перелетев через каменный крест, с кудахтаньем, с шумом на землю опустилась стайка молоденьких кур - видимо, их вспугнул какой-нибудь хищный зверек. У этих кур были какие-то странные крапинки на перьях.

- Смотри, настоящие фазаны! - сказал Красавчик.

- А хорошенькие, правда? - воскликнула Эрнестина.

В противоположность селекционерам, которые добиваются чистоты породы, Эрнестина радовалась, когда в выводке появлялись цыплята с новым оттенком оперения.

- Говорят, когда куры забредают в лес, их топчут фазаны.

Она стояла вплотную к нему, прижимаясь грудью к его плечу. Он отстранился.

- Больше не хочешь? - спросила она.

Он пожал плечами.

- Так я и знала, что тебе все только забава.

- Я ведь тебе ничего не обещал, - сказал он.

- Не оправдывайся, - сказала она.

Он повернулся к ней и улыбнулся, чуть прищурив глаза, что придавало его взгляду выражение ласковой насмешки.

- Я не сержусь на тебя, - сказала она.

Отойдя от него, она села на прежнее место. Он сел напротив нее и положил обе ладони на стол. Она прикрыла его руки своими.

- А все-таки я тебя люблю. Очень люблю, - сказала она.