Последняя глава (Книга 1)

- А это ты видел? - Она показала ему газетную вырезку и прочитала вслух: - "Как стало известно, капитан Черрел, кавалер ордена "За особые заслуги", возбуждает дело против профессора Халлорсена, чтобы реабилитировать себя в связи с обвинениями, выдвинутыми Халлорсеном в книге о его боливийской экспедиции; в своей книге Халлорсен приписывает капитану Черрелу, не оправдавшему его доверия в трудную минуту, ответственность за провал экспедиции". Видишь, кто-то хочет натравить вас друг на друга.

- Где это напечатано?

- В "Ивнинг сан".

- "Возбуждает дело!" - с горечью воскликнул Хьюберт. - Какое дело? У меня нет никаких доказательств; уж об этом-то он позаботился, когда оставил меня- с этой шайкой туземцев.

- Значит, у нас одна надежда - дневник.

- Сейчас принесу тебе эту чертовщину.

Весь вечер Динни просидела у окна, читая "эту чертовщину". Полная луна плыла за старыми вязами; кругом стояла могильная тишина. Лишь где-то на холме одиноко позвякивал какой-то колокольчик да одинокий цветок магнолии белел у самого окна. Все казалось каким-то призрачным, и Динни то и дело прерывала чтение, чтобы поглядеть на это волшебство. Десять тысяч полных лун проплыло тут с тех пор, как ее предки получили этот клочок земли; вокруг царил нерушимый покой, а со страниц дневника на нее веяло мучительным одиночеством. Жестокими словами говорилось там о жестоких делах: белый, брошенный среди дикарей; он любил животных, а кругом животные подыхали от голода, и люди не знали к ним жалости. Глядя на эту холодную, застывшую красоту за окном, она испытывала стыд и отчаяние.

"Эта подлая скотина Кастро снова пырял мулов ножом. Несчастные твари совсем отощали и еле тянут. Предупредил его в последний раз. Если это повторится, он отведает хлыста... Опять лихорадка".

"Кастро досталось сегодня как следует - дюжина ударов; посмотрим, уймется он теперь или нет. Никак не могу поладить с этими скотами; в них нет ничего человеческого. Эх, хоть бы денек провести в Кондафорде верхом, позабыть здешние болота и несчастных мулов, от которых остались кожа да кости..."

"Отстегал еще одного из этих скотов - чудовищно обращаются с мулами, будь они трижды прокляты!.. Снова приступ..."

"Чистейший ад! Утром они взбунтовались. Устроили мне засаду. К счастью, меня предупредил Мануэль - славный парень. И все-таки Кастро едва не проткнул мне глотку ножом. Здорово поранил мне левую руку. Я его пристрелил. Может, теперь они поостерегутся. От Халлорсена никаких вестей. Долго еще собирается он держать меня в этом чертовом логове? Рука горит, как в огне..."

"Ну теперь уж мне крышка: пока я спал, эти черти угнали в темноте мулов и скрылись. Остались только Мануэль и еще двое. Мы долго за ними гнались; нашли двух павших мулов, и только; мерзавцы разбежались кто куда; ищи ветра в поле. Вернулся в лагерь чуть живой... Бог знает, выберемся ли мы отсюда когда-нибудь. Рука страшно ноет, надеюсь, это не заражение крови..."

"Думал двинуться сегодня пешком. Сложил груду камней и оставил записку для Халлорсена - описал ему все на случай, если он в конце концов пришлет за мной; потом передумал. Останусь здесь, пока он не вернется или пока мы все тут не подохнем, что куда более вероятно..."

Так и шла эта мучительная повесть до самого конца. Динни отложила неразборчивые, пожелтевшие записи и облокотилась на подоконник. Тишина и холодный свет за окном отрезвили ее. Пыл ее охладел. Хьюберт прав. Зачем выставлять напоказ душу? Нет! Только не это. Личные связи - другое дело, к ним придется прибегнуть; и уж тут-то она для него постарается!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Адриан Черрел был одним из тех любителей деревенской жизни, что постоянно живут в городе. Работа удерживала его в Лондоне, где он опекал целую коллекцию останков доисторического человека. Он задумчиво взирал на челюсть из Новой Гвинеи, получившую восторженные отзывы в печати, и говорил себе: "Очередная шумиха! Просто низший тип Homo sapiens {Мыслящий человек (лат.).}", - когда швейцар доложил:

- Вас спрашивает молодая дама, сэр, - кажется, мисс Черрел.

- Пусть войдет, Джеймс, - сказал он и подумал: "Динни? Как ее сюда занесло?"

- А! Динни! Канробер утверждает, что это челюсть яванского питекантропа, Моклей - эоантропа, а Элдон П. Бэрбенк - австралопитека. А я говорю - sapiens: взгляни на коренной зуб.

- Вижу, дядя Адриан.

- Совсем как у человека. У этого типа болели зубы. Зубная боль признак высокоразвитой культуры. Недаром росписи Альтамиры были найдены в пещерах кроманьонской эпохи. Этот парень, безусловно, Homo sapiens.

- Зубная боль - признак культуры? Забавно! Я приехала в город поговорить с дядей Хилери и дядей Лоренсом, но подумала, - если сначала мы с тобой пообедаем, я буду чувствовать себя увереннее.

- Ну тогда пойдем в кафе "Болгария", - сказал Адриан.

- Почему?

- Потому что там пока еще хорошо кормят. Это новый ресторан, там пропагандируют все болгарское, и мы сможем пообедать вкусно и дешево. Хочешь попудрить нос?

- Хочу.

- Тогда иди вон туда.

Дожидаясь племянницы, Адриан стоял, поглаживая козлиную бородку, и прикидывал, что можно заказать на восемнадцать шиллингов шесть пенсов; он был государственным служащим без собственных средств, и у него редко оказывалось в кармане больше одного фунта стерлингов.

- Дядя Адриан, - спросила Динни, когда они сидели за глазуньей по-болгарски, - что ты знаешь о профессоре Халлорсене?

- Это тот, который собирался открыть в Боливии первые очаги цивилизации?

- Да, и взял с собой Хьюберта.

- А! Но, кажется, бросил его где-то по дороге.

- Ты с ним знаком?

- Да. Я познакомился с ним в тысяча девятьсот двадцатом году, мы вместе поднимались на Малого Грешника в Доломитах.

- Он тебе понравился?

- Нет.

- Почему?

- Видишь ли, он был вызывающе молод, обогнал меня и первым взобрался на вершину... Он чем-то напоминал мне бейсбол. Ты видела когда-нибудь, как играют в бейсбол?

- Нет.

- А я однажды видел, в Вашингтоне. Они поносят противника, чтобы его расстроить. Обзывают сосунком, ловкачом и президентом Вильсоном, - словом, всем, что только в голову придет, - как раз, когда он собирается ударить по мячу. Такой уж у них обычай. Лишь бы выиграть, любой ценой.