Племянник Вольтера

И с мужеством одним скитаясь в край из края,

Я зрел, как зависти везде шипят уста;

Я зрел от юных лет, что мрачна клевета

Равно в республиках, как в царствах обитает,

И из нечистых уст яд черный извергает".10

ФИЛОСОФ. "Яд черный извергает"? Что ж, это, наверное, не лучшая его пьеса. Несколько высокопарно, если хотите знать мое мнение. Несколько пустовато.

ПЛЕМЯННИК. А его оперы! Его либретто! Помните это место? Какая утонченность!

Он вдруг начинает петь, весьма патетично, арию из оперы "Le Temple de la Gloire"11. При этом он подражает отдельным музыкальным инструментам, так, что его исполнение завершается неким подобием попурри. Философ аплодирует.

ФИЛОСОФ. Ведь это Рамо? Я имею в виду музыку.

ПЛЕМЯННИК. Его я знаю только по рассказам. Он и мой дядя постоянно враждовали. Этот Рамо был, наверное, истинным чудовищем. Знаете, что он себе позволял? Вольтер передает ему свое либретто, кстати говоря, по заказу короля! И что делает композитор? Он топчет полученный текст, поручает его переделку первому попавшемуся голодному писаке, какому-то бедному родственнику, который пресмыкается перед ним и во всем ему поддакивает...

ФИЛОСОФ. Племянник, наверное.

ПЛЕМЯННИК. Наконец дядя приходит на репетицию. Его либретто исковеркано до неузнаваемости. "Рамо, вы сошли с ума? Я не намерен терпеть подобное поведение. Это же фальсификация!" С той поры между ними было все кончено.

ФИЛОСОФ. А вы восхищаетесь вашим дядей. Вы к нему привязаны. Пытаетесь ему подражать.

ПЛЕМЯННИК. Где там. Только иногда, и это быстро проходит.

ФИЛОСОФ. Но ведь вы стремитесь к самой вершине.

ПЛЕМЯННИК. Меня бы вполне удовлетворило, если бы мне пришла в голову хоть одна из его острот, какой-нибудь анекдот, песенка.

Напевает про себя - "I can get no satisfaction"12.

Да, если бы ты сумел, - говорю себе я, - сочинить всего лишь несколько подобных строк - их бы распевал весь мир. И люди говорили бы: это же он написал ту песню...

Философ качает головой.

Я бы стал сказочно богат, женщины висли бы на мне, сотня борзописцев ежедневно пела бы мне осанну...

Никому бы и в голову не пришло сказать: это племянник знаменитого Вольтера. Наоборот, мой дорогой! - Старый пройдоха, что сидит в своем замке13, там, на Юге, слышали о таком? Говорят, он его дядя. Чей дядя? - И вы еще спрашиваете?

Все стали бы утверждать, что я великий человек, меня бы избрали в Академию, и каждый вечер я бы засыпал в убеждении, что весь мир вращается вокруг меня. И храпел бы, как важная персона.

ФИЛОСОФ. Стало быть, вы думаете, что у людей значительных спокойный сон?

ПЛЕМЯННИК. Конечно! Я же зачастую не смыкаю глаз целую ночь.

ФИЛОСОФ. С каких это пор?

ПЛЕМЯННИК. Я конченный человек.

ФИЛОСОФ. Искренне вам сочувствую.

ПЛЕМЯННИК. И вам действительно интересно меня выслушать?

ФИЛОСОФ. Рассказывайте же.

ПЛЕМЯННИК. Вы желаете узнать мою историю, хоть я и никчемная личность, которую вы в глубине души презираете. Почему, собственно, вы тратите на меня время?

ФИЛОСОФ. На безрыбьи...

ПЛЕМЯННИК. Я вас развлекаю.

ФИЛОСОФ. Не стану отрицать. Итак?

ПЛЕМЯННИК. Итак. Доказывать вам, что я невежда, безумец, негодяй, нет особой нужды.

ФИЛОСОФ. Великолепный панегирик.

ПЛЕМЯННИК. Не надо возражать! Я лучше знаю. Но тогда почему я был всеобщим любимцем, баловнем женщин, почему меня повсюду встречали с распростертыми объятиями?

ФИЛОСОФ. В самом деле, почему?

ПЛЕМЯННИК. Именно потому, что я обладаю всеми теми прекрасными свойствами, которые только что перечислил.

ФИЛОСОФ. Удивительно.

ПЛЕМЯННИК. А для меня - нет. Моя каминная полка была всегда завалена приглашениями. От дипломатов и финансистов, издателей и налоговых откупщиков, председателей судов и миллионеров - сколько душе угодно. Не говоря уже об их супругах. - "Разве он не очарователен?" - Я был на вершине своей карьеры.

ФИЛОСОФ. На что же тогда вы жалуетесь?

ПЛЕМЯННИК. Я все потерял.

ФИЛОСОФ. В самом деле?

ПЛЕМЯННИК. Потерял, потерял, потерял.

ФИЛОСОФ. Жаль.

ПЛЕМЯННИК. Один только раз в жизни проявил неосмотрительность - и навсегда все потерял. Как только я мог! Стоит мне подумать об этом, и я готов себя убить.

ФИЛОСОФ. А по-моему, вам стоит сказать лишь слово, и вы снова будете в милости. Возможно, им вас уже недостает.

ПЛЕМЯННИК. Наверняка. Без меня они подыхают со скуки.

ФИЛОСОФ. Тогда вам нельзя терять времени. Кто знает, не возникнут ли в конце концов у ваших друзей более серьезные интересы.

ПЛЕМЯННИК. Исключено.

ФИЛОСОФ. Не хочу быть назойливым, но если вы не поспешите, вам могут вскоре найти замену.

ПЛЕМЯННИК. В этом я сомневаюсь.

ФИЛОСОФ. Что ж, тогда отправляйтесь к ним, с покаянной миной, киньтесь в ноги хозяйке дома и скажите ей: "Мадам, простите меня! Впредь это не повторится, я больше никогда не произнесу ничего разумного".

ПЛЕМЯННИК. Вы совершенно правы. Это лучший выход. Именно так и следует себя вести с подобными скотами. Но - легче сказать, чем сделать.

ФИЛОСОФ. Ну уж, извините, для такого мастера, как вы - это мелочь.

ПЛЕМЯННИК. Как? Я, племянник Вольтера, этого светоча столетия - я, с легкостью сочиняющий стихи, которых, правда, никто не читает, но, как знать, может, потомки оценят их по справедливости, - я, Вольтер, должен этой салонной потаскухе целовать задницу? Нет, сударь мой, об этом не может быть и речи. Здесь (Он кладет руку себе на сердце.), здесь, в глубинах моей души поднимается голос, который говорит: "Нет, тебе не пристало так поступать. Это ниже твоего достоинства". Вы смеетесь?

ФИЛОСОФ. Извините. Ваше представление о достоинстве производит на меня немного странное впечатление.

ПЛЕМЯННИК. У каждого свое представление. Что же до моего достоинства, то мне на него плевать, но только в тех ситуациях, когда это меня устраивает. А принуждать себя я не позволю. Думаете, достаточно приказать мне: "Ползи!" - и я поползу? Никогда! Любой червяк встает на дыбы, если ему наступают на хвост.

ФИЛОСОФ. Но, возвращаясь к заднице вашей любезной хозяйки дома, неужели она настолько лишена прелести? А вы, мой дорогой, вы всегда столь разборчивы?