Схватка

Харнесс (иронически). Вы тоже придерживаетесь этого мнения, сэр? И вы? И вы тоже? (Члены правления молчат.) Ну что же можно сказать? Я считал, что мы уже давно отказались от этих аристократических замашек. Видимо, я ошибся.

Энтони. Нет, мы просто отвечаем рабочим тем же. Посмотрим, кто выдержит дольше: они без нас или мы без них,

Харнесс. Вы же деловые люди, джентльмены! Неужели вы не стыдитесь этой напрасной траты сил? Вы же превосходно знаете, чем все кончится.

Энтони. Чем же?

Xарнесс. Как всегда - компромиссом.

Скэнтлбери. Не могли бы вы убедить рабочих, что их интересы совпадают с нашими?

Xарнесс (обернувшись к Скэнтлбери, иронически). Мог бы, если бы они на самом деле совпадали.

Уайлдер. Послушайте, Харнесс, вы разумный человек и, конечно, не верите в эту новомодную социалистическую болтовню? Ведь между интересами рабочих и нашими интересами существенной разницы нет.

Харнесс. Позвольте мне задать вам один простой вопрос. Согласились бы вы платить рабочим хоть на пенс больше, чем они заставляют вас платить сейчас?

Уайлдер молчит.

Уэнклин. А я-то по простоте душевной думал, что не платить больше, чем необходимо, - это азбука коммерции.

Харнесс (иронически). Да, сэр, это азбука коммерции. Она-то и разграничивает ваши интересы и интересы рабочих.

Скэнтлбери (бормочет себе под нос). Разве нельзя как-нибудь договориться?

Харнесс (сухо). Так, значит, джентльмены, правление не хочет идти ни на какие уступки?

Уанклин и Уайлдер одновременно подаются вперед, как бы собираясь что-то

сказать, но молчат.

Энтони (кивает). Никаких уступок!

Уанклин и Уайлдер снова наклоняются вперед, а Скэнтлбери крякает.

Харнесс. Вы, кажется, хотите что-то сказать?

Скэнтлбери молчит.

Эдгар (подняв глаза). Мы сожалеем, что рабочим приходится нелегко.

Харнесс (ледяным тоном). От вашего сожаления, сэр, им не станет легче. Они хотят только справедливости.

Энтони. Так пусть они сами будут справедливыми.

Xарнесс. Мистер Энтони, слово "справедливые" в ваших устах звучит как "покорные". Почему они должны быть покорными? Они такие же люди, как и вы, с единственной разницей, что у вас есть деньги, а у них нет.

Энтони. Знакомая песня!

Харнесс. Я пять лет пробыл в Америке. А это, знаете, придает особый оттенок мыслям.

Скэнтлбери (внезапно, как бы решив все-таки высказаться). Пусть рабочие войдут и выложат все начистоту!

Энтони кивает, а Андервуд выходит в холл.

Харнесс (сухо). Поскольку я сегодня буду с ними беседовать, то прошу отложить ваше окончательное решение до того момента.

Энтони снова кивает и, взяв стакан, пьет. Возвращается Андервуд, за ним, сняв шляпы, один за другим входят Робертc, Грин, Балджин, Томас, Раус и молча становятся в ряд. Робертc - худощавый, среднего роста, слегка сутулый. У него небольшая каштановая, с проседью, бородка, усы, выступающие над запавшими щеками скулы и маленькие горячие глаза. На нем потертый синий шерстяной костюм, в руках - старый котелок. Он стоит ближе всех к председателю. Рядом с Робертсом - Грин, у него резко очерченное изможденное лицо, седая козлиная бородка, обвислые усы и мягкие, открытые глаза за стеклами очков в железной оправе. Он одет в порыжелое от времени пальто с холщовым воротником. Следующим стоит Балджин, рослый, сильный человек, с темными усами, упрямым подбородком и красным шарфом на шее; он то и дело перекладывает фуражку из одной руки в другую. За ним - Томас, старик с седыми усами и большой бородой, с костлявым обветренным лицом; ворот его пальто едва прикрывает худую, словно ощипанную, шею. Справа от него стоит Раус, самый младший из них; он похож на солдата, и по его взгляду видно, что

он смотрел смерти в глаза.

Андервуд (показывая рукой). Вот там, у стены, есть стулья, Робертc. Подвигайте их и садитесь.

Робертc. Благодарю вас, мистер Андервуд, мы постоим... в присутствии членов правления. (У него резкий, отрывистый голос. Отчетливый выговор.) Как поживаете, мистер Харнесс? Не ожидал, что буду иметь удовольствие встретить вас до собрания.

Харнесс (ровно). Значит, встретимся еще раз.

Робертc. Рад слышать, у нас есть кое-какие новости для вашего начальства.

Энтони. Чего хотят рабочие?

Робертc (язвительно). Прошу прощения, я не совсем расслышал председателя.

Тенч (стоя за креслом Энтони). Председатель желает знать, что имеют сказать рабочие.

Робертc. Мы пришли, чтобы услышать, что скажет правление. Пусть сначала говорят члены правления.

Энтони. Правлению нечего сказать вам.

Робертc (оглядев своих товарищей). В таком случае мы понапрасну отнимаем у джентльменов их драгоценное время. Не станем пачкать этот дорогой ковер и удалимся.

Он поворачивается, чтобы уйти, и остальные рабочие, словно

загипнотизированные, готовы следовать за ним.

Уэнклин (урезонивая). Робертc, не за тем же мы в этакий холод ехали сюда.

Томас (чистокровный валлиец). Нет, сэр, и вот что я хочу сказать...

Робертc (язвительно). Продолжай, продолжай, Генри Томас. У тебя это лучше получается, чем у меня, - разговаривать с членами правления.

Томас замолкает.

Тенч. Робертc, председатель хочет напомнить, что именно рабочие добивались переговоров, и поэтому правление ждет, что они скажут.

Робертc. Если я начну выкладывать все, что они хотят сказать, то я не кончу до завтра. И тогда некоторые из присутствующих здесь пожалеют, что они не в своих лондонских дворцах.

Харнесс. Что вы предлагаете? Будьте благоразумны.

Робертc. Вы взываете к благоразумию, мистер Харнесс? Когда сегодня пойдете на митинг, оглядитесь вокруг. (Он смотрит на рабочих, те внимательно слушают, стараясь не пропустить ни звука.) Такое увидите...

Харнесс. Дорогой мой, вы увиливаете от ответа.

Робертc (рабочим). Мы не станем увиливать от ответа, правда? Выпейте перед митингом шампанского, мистер Харнесс, это подкрепит вас, сэр.

Xарнесс. Ближе к делу, ближе к делу!

Томас. Послушайте, ведь мы же просим просто справедливости.

Робертc (ядовито). Просить справедливости у Лондона? О чем вы говорите, Генри Томас? Вы что, с ума сошли? (Томас молчит.) Разве неизвестно, кто мы? Собаки. Вечно недовольные. Ничем на нас не угодишь. Помните, что сказал мне председатель в Лондоне? Он сказал, что я говорю чепуху. По его мнению, я тупой, необразованный выскочка, который понятия не имеет о нуждах рабочих.