Голова (Империя - 3)

Дверь вторично открылась. Сам граф Ланна благосклонно проследовал в комнату, бросил какую-то бумагу на стол к своему секретарю, а затем, словно бумага была только предлогом, повернулся к Терра и начал:

- Милейший Терра...

Толлебен от испуга вытянулся во фронт. Мангольф сделал вид, будто работает.

- Любезнейший господин Терра, вы хотите мне что-то сказать, утвердительно произнес статс-секретарь, не задавая никаких вопросов. Пройдемте ко мне. - И при этом сам прошел вперед. Он опустился в кресло у своего огромного стола, на котором каждая кипа дел была прижата томом Гете. - Я вам не предлагаю сесть, - сказал он, - так как хочу вас попросить продекламировать мне опять Ариосто. Вы, наверно, многое знаете на память. Продолжайте с того места, где мы остановились. - Сидя в расслабленной позе, он приготовился слушать. Веки его опустились, добродушно и маслено лоснился пробор. И когда Терра кончил: - Если бы вы знали, какое вы мне оказали благодеяние! Уже два часа подряд я принимаю доклады. - Он собственноручно подвинул для Терра удобное кресло. - А все-таки вы еще и сейчас декламируете недостаточно музыкально. Вся прелесть переживания заключается в le divin imprevu*, говоря словами моего любимого писателя. - Далее последовали вопросы о занятиях, а затем приглашение остаться к завтраку. - Мне нужно еще пропустить один или два доклада. Ступайте пока к дамам. - Он потер руки, с удовольствием констатируя у себя отсутствие предрассудков. Когда на его звонок явился лакей, статс-секретарь стоял в чопорной позе. - Проводите господина Терра к дамам.

______________

* Божественная непредвиденность (франц.).

Терра прошел вслед за лакеем в сад, где постарался несколько отстать от своего провожатого; когда тот направился к стоявшей в глубине вилле, у него мелькнула мысль улизнуть. Его бросало то в жар, то в холод. К кому он шел! Девушка, которую он держал в объятиях на мюнхенской ярмарочной площади, исчезла вместе с погребенным навеки приключением одной бредовой ночи. Он привел бы ее в ужас, если бы напомнил ей об этом, а чужой светской девице ему нечего сказать... Так как он, остановившись, смотрел вверх, на романтическую виллу за ажурной завесой осенней оснеженной листвы, слуга решил, что ему следует информировать гостя:

- Здесь квартира его сиятельства, господина статс-секретаря. Под министерством иностранных дел всегда подразумевается эта вилла. Здесь его величество изволили посещать князя Бисмарка.

- Надеюсь, я не помешаю? - спросил Терра, который почти не слушал. В углу, подле самого дома, он заприметил калитку, за ней была улица. Избавление так близко! Но слуга пояснил:

- Вы пришли, сударь, с Вильгельмштрассе. Через сад вы попадете на Кениггрецерштрассе. Потом, когда будете уходить, можно пройти через эту калитку.

Потом! Уверенным шагом он переступил порог дома; он шел к ней, потому что она отреклась от него! Шел из чувства долга перед самим собой. Если бы только не было этих последних месяцев, этого периода испытаний, труда и нужды, так как деньги женщины с той стороны то и дело заставляли себя ждать, в зависимости от ее собственного благополучия, - периода жалких заработков, жизни в пивных и всегда за работой! Теперь его благодетельница опять при деньгах, Терра хорошо одет и потому решился на тот шаг, в котором видел долг по отношению к себе. Но как тягостен был этот старый долг!

В доме первый лакей передал его второму. Надо было собраться с духом, сердце у него остановилось. В нижнем этаже, в комнате с панелью и кожаными обоями праздно сидела она под охраной какой-то старухи. Терра остановился у дверей и отвесил низкий поклон. Он ожидал испуга, обморока, бегства. Вместо этого короткая пауза, а затем восклицание, непринужденное, почти веселое:

- А! старый знакомый. Графиня Альтгот, это господин Терра, я вам рассказывала.

Дуэнья смутилась больше, чем ее питомица, она переменилась в лице и кивнула головой, на все соглашаясь. Терра обратился к ней:

- Тогда, многоуважаемая графиня, вам, вероятно, известно, что я имею от его сиятельства лестное поручение помочь высокочтимой молодой графине усовершенствоваться в итальянском языке.

Альтгот удивилась, она посмотрела в лорнет. В конце концов она не нашла что возразить.

- Ну, начнем! - сказала молодая графиня уже по-итальянски.

А он:

- Вы первая здесь не поднимаете из-за меня шума. И вы же как-то вечером прошли мимо меня, даже не взглянув в мою сторону.

- А что же, мне все время любоваться вами? Я прекрасно знала, что стоит мне не обратить на вас внимания, как вы обязательно явитесь сюда.

- Неверно, - сказал Терра по-немецки вежливо-поучительным тоном.

Альтгот, успокоившись, опустила лорнет, затем снова приложила к глазам, чтобы исподтишка разглядеть молодого человека.

Он - по-итальянски:

- Вы кокетка, но изрядная трусиха.

Она повторила, как будто заучивая:

- Я кокетка, но изрядная трусиха.

- Старуха что-нибудь понимает? - спросил он.

- Ни слова, - ответила она, - хотя и была певицей. Но она не старуха, и вы нравитесь ей. Скажите ей какую-нибудь любезность.

Терра, не поднимаясь с кресла, склонился перед Альтгот.

- Графиня, были времена, когда вы своим искусством дарили радость всему миру!

- Маэстро считал меня лучшей Ортрудой, - ответила она глухим голосом, с оттенком грусти.

Он поглядел на нее. У нее была тусклая белая кожа без морщин, каштановые волосы отливали бронзой. Изгиб носа и голос говорили о южногерманском происхождении.

- Вот видите, теперь она и вам нравится, - сказала его ученица по-итальянски.

Альтгот с горделивой улыбкой:

- Наш Вагнер избавил меня от изучения итальянского языка.

- Она старая приятельница отца, - неожиданно бегло заговорила по-итальянски графиня Ланна. - О, не то, что вы думаете. Давно уже вполне невинно. Но она имеет право бывать здесь, и каждый ее поступок преследует одну цель - сохранить это право. Да, на так называемую женщину свободных нравов, которая хочет стариться с достоинством, всякий отец может положиться.

- А вам разве не доверяют? - спросил он невозмутимо. - Если бы они знали, как вы понимаете толк в опасных положениях!