Записки бойца Армии теней

Сажусь на трамвай, еду к нему в Темпельгоф. Подходя к воротам аэродрома, сталкиваюсь с ним. Глаза у него покрасневшие... - Мисси, а я к тебе!.. - начал было я. - Да подожди ты, Сасси. Это я к тебе! - Да нет же! Я получил телеграмму, уезжаю. - Я тоже! Значит, едем вместе! Ур-р-ра! В те времена гитлеровцы не были лишены гуманности: Мишелю даже предложили место в самолете до Парижа, бесплатно! Он отказался, сославшись, что не переносит полетов...

Видимо, счастье - не счастье, если оно не сопровождается горем: вернувшийся из Белграда друг сообщил, что бомбой разрушен мамин дом, и она, по всей вероятности, погибла. Передал он и сведение об отце: партизанский отряд, где он был, попал в окружение близ города Ужице, и он, инвалид, не в силах вырваться и чтобы не обременять собой других, застрелился. Итак, нет у меня больше родителей! ^{24} Всеми силами постараюсь отомстить за их гибель!

Передал мне друг и просьбу Гриши Писарева и других друзей из моего скаутского звена: меня там ждут, - назревают, мол, большие дела, будет и мне работа. Какая - было понятно. Но... и здесь дела не менее важные и нужные. Вот уже три дня, как со мной творится что-то непонятное: на лице и запястьях появились волдырь на волдырях. Думал - пройдет, ан нет, всё хуже и хуже... Обрабатываю в полночь последние детали, и в тумане эмульсионного пара увидел приближавшегося ко мне Макса. Почему он здесь, - это же не его смена? Из сумочки, в каких обычно носят бутерброды, он достал завернутую колбасу. Я думал, что это мне, хотел было поблагодарить и отказаться, но... - Эту колбаску, - сказал он мне: - Засунь в одну из трубок. Ее диаметр такой, что она туда свободно влезет. А вот в этот торец, - видишь в нем отверстие? - вставь в него вот этот карандашик. Когда будешь вести тележку в склад готовой продукции, согни у него головку. Понял? - Яволь! (Так точно!). На прощанье, Макс долго жал мне руку, затем пошел чуть ссутулившись, обернулся при выходе из цеха, улыбнулся, соединил руки в пожатии и потряс ими над головой - в знак дружбы и солидарности.

Видел я его в последний раз. После обеда следующего дня мне был выдан полный расчет. К тому времени мои запястья и лицо превратились в сплошные волдыри. И в заводской амбулатории мучились со мной долго: смазывали мазями и бинтовали. Руки оказались забинтованными по самые локти. А лицо! - На лице оставили лишь отверстия для глаз, носа и рта. Сказали, что я отравился и обжегся газом эмульсии. В таком забинтованном виде я и оказался вечером в вагоне вместе с Мишелем.

Поезд помчал нас через Аахен, пограничный город, в Париж. На покинутых нами предприятиях остались сколоченные группы - продолжатели борьбы с гитлеровской военной машиной. Нас охватило блаженное спокойствие: как-никак, а вырвались! - Не так страшен чёрт, как его малюют! В Аахене я посмотрел на часы: сейчас, именно сейчас, по словам Макса, и сработает карандашик - химический детонатор. - Ну, дорогая моя "кукла" (я и точно походил не то на куклу, не то на мумию, не то на "Человека-Невидимку" Г. Уэльса)! - обратился ко мне Мишель, когда я не выдержал и рассказал ему про пластиковую взрывчатку: - А я тоже кое-что делал: меня научили, как и где подпиливать тросы управления в кабине пилота. Могу заверить, что еще пару самолетов потерпит в воздухе аварию "по невыясненным причинам". И вот мне, после любезности моего директора, стало как-то не по себе... Стыдновато! - Ко мне по-человечески, а я - как свинья! ^{25} 

Глава 7. ПАРИЖ, апрель 1942 года 

- У нас сейчас так мало постояльцев! - сокрушался пожилой маленький услужливый итальянец с роскошными пышными усами, управляющий гостиницей "Миди", куда нас с Мишелем определили подпольщики: - Все бегут из нашего голодного города... Звали его Энрико. Он открыл нам небольшую комнатку с двумя кроватями, столиком, двумя табуретками и газовой плитой, попросил располагаться. Мишель тут же, как "истый санитар", занялся моими бинтами. Меня тронула его заботливость, я бы сказал, даже - нежность. И тут из окна донеслась мелодия венецианской баркароллы, напеваемая теплым бархатным голосом. Мы бросились к окну: внизу, во дворе, маленькая и молоденькая женщина, скорей миниатюрная девочка, развешивала белье. Пела, порхала и вскоре исчезла. Через несколько минут к нам постучали, и перед нами предстала та самая "бабочка-певунья", оказавшаяся дочерью Энрико. До чего же приятная женщина! Сколько обаяния, грации, жизнерадостности! К нам в комнату впорхнула сама весна! Звали ее Ренэ. К сожалению, не всё в ее жизни было "весенним": по ее словам, муж-офицер погиб в первые дни войны на линии Мажино. Мать больна, с кровати ужу давно не поднимается... - Какой у вас, мадемуазель, прелестный голосок! Прямо, как у Эдит Пиафф!- рассыпался в комплиментах галантный Мишель. Выхватил у нее из рук веник и начал помогать. Я стеснялся своего вида, а Ренэ смеялась: - А ваш товарищ, месье, - не глухонемой ли? ^{26} - Нет. Он просто не привык к таким редким милым созданиям. - отшутился Мишель.

Ренэ интересовалась Германией. Понравилось ли нам там? Мы отвечали неопределенно, или же старались перевести разговор в более нейтральное русло. На следующий день Ренэ неожиданно спросила: - Месье, как вы думаете, скоро ли погонят бошей из России? - Куда там! - засмеялся Мишель: - Немцы - такая силища, что русские скоро сдадутся. Даже наша Франция не смогла с бошами справиться! - Странно... - ни к кому не обращаясь, засомневалась Ренэ. Прошло еще несколько дней. Вскоре мы поняли, почему нас определили именно в эту гостиницу. Ренэ, как и ее отец, очень с нами подружились. Без этой певуньи нам было пусто и скучновато. Мишель уже окунулся в парижские будни, ходил на встречи с нашими руководителями, помогал в распространении листовок. Один я в моих бинтах был прикован к комнате. И вдруг, когда,- а это бывало часто,- Ренэ балагурила с нами, она повторила тот же вопрос: "Когда бошей погонят из России?". А на ответ Мишеля, что этому, по-видимому, не бывать никогда, ехидно заметила: - А по-моему, вы думаете иначе. Нечего принимать меня за несмышленую дурочку: среди книг на вашей полке я видела спрятанные листовки... Мы оторопели: неужели так глупо и элементарно влипли? Посмотрели украдкой и осуждающе друг на друга. - Чего вы переглядываетесь? - заметила на это Ренэ: - До вас здесь ночевала моя кузина Женевьев, активистка компартии. Скрывалась от полиции. Так я ее выручила: пока отвлекала нагрянувших ажанов болтовней, у нее было время улизнуть вот через это ваше окно, на крышу сарая, а с нее - на другую улицу...

Конфликт был исчерпан, нам долее незачем было друг перед другом кривить душой. У нас появился настоящий товарищ и единомышленник. Да какой прелестный! Помню, перед самым комендантским часом Мишель пошел на встречу с "ответственным" Гастоном. Мы с Ренэ долго ждали его возвращения. Давно уже комендантский час, а его всё нет и нет. Как тревожно переживали мы с Ренэ эту задержку, каких только догадок не строили! Уже собирались идти на его поиски, как появился он сам. Угрюмый, нелюдимый, злой. Таким я его еще никогда не видел. Долго отходил, наконец произнес: - Сасси, погиб Морис!.. Передо мной, как живой, встал облик Мориса, его исхудавшее, измученное недоеданием, но милое лицо... Вспомнился незамысловатый ужин на рю де ля Конвансьон, передача Коминтерна, браунинг, совместная работа в ночном Париже и... его мрачный тост... Как он погиб? - Среди бела дня, со своим семнадцатилетним напарником-тезкой он бросил бомбу в форточку немецкой столовой "Зольдатенхайм". Пока там раздавались стоны, примчались полицейские, жандармы. Схватили чуть замешкавшегося напарника. Морис, находившийся уже далеко, вернулся, начал стрелять. Полицейские, выпустив схваченного, ответили огнем, ранили Мориса в ногу. Напарник услышал его крик: "Беги! Меня живым не возьмут!". И тут же Морис покончил с собой. Одни говорят, что он выпустил в себя последнюю пулю, другие - что раскусил ампулу с ядом... Как бы то ни было, но тост его исполнился: сестренка не прочтет его фамилии в списках расстрелянных, не узнает о его гибели... ^{27} - Я решил, Сасси, передать почти весь наш немецкий заработок, все наши марки, в кассу помощи семьям погибших - в фонд солидарности... Так для нас настали очень голодные времена...