Спираль

- Все то, что можно застраховать. Все, что подвластно законам. А кто эти законы не исполняет, того можно соответственно наказать.

- Почему или перед кем вы считали нужным маскироваться?

- Я маскируюсь, чтобы получить передышку.

- Передышку? Хватит говорить загадками. Прошу вас.

- То была попытка спастись от преждевременного уничтожения, став незаметным. Ведь то, что уничтожает, преисполнено ненависти и, подобно клейкой массе, течет туда, где образуется вакуум, в пустом пространстве эта масса застывает. Быть может, моя попытка не удалась. Потому-то я и стою здесь.

Прокурор пришел на помощь председателю суда:

- Иными словами, вашу жену вы использовали с целью маскировки, как вы это сами называете.

- Как раз с ней я был ничем не прикрыт ни с какой стороны.

- Таким образом, ваша жена ни в коем случае не могла ждать от вас надежной защиты?

- Это звучит слишком хитроумно, господин прокурор.

- Не увертывайтесь, подсудимый, - крикнул прокурор. - В самом деле, вы умеете чрезвычайно ловко защищаться. Не надо, однако, считать, что в суде сидят круглые дураки. По отношению к вашей жене вы использовали ту же тактику уверток?

- Нет, мне не нужна была никакая тактика, да это и не помогло бы.

- И вы вполне уверены, что ваша жена воспринимала все точно так же, как и вы, что все казалось ей само собой разумеющимся? Ведь вы это так теперь представляете?

- Да.

- Суд в этом сомневается.

- Знаю. Вы слышали когда-нибудь плач женщины в соседней комнате, господин прокурор?

- Этот вопрос вы уже задавали. Стало быть, ваша жена часто плакала в соседней комнате? - быстро спросил прокурор.

- Думаю, что этот плач вы не слышали. Он не доходил до ваших ушей.

- Возможно. А по какой причине ваша жена плакала в соседней комнате?

- Я имею в виду не мою жену и не какую-то определенную соседнюю комнату, господин прокурор. И я говорю не о плаче, вызванном ясной причиной, и не о женщине, которая плачет, чтобы ее услышали. Я говорю о слезах, пролитых над быстротечностью всего сущего. Эти слезы не становятся менее быстротечными после того, как бедняжку погладят по голове или заверят в своем постоянстве. Конечно, можно заткнуть уши, так оно чаще всего и бывает. Вас это устраивает?

- Устраивает это нас или нет, не играет роли. А вот вы обращались со своей женой не как с существом из плоти и крови, - возмущенно закричал прокурор.

Подсудимый оглянулся, ища глазами адвоката: очевидно, он считал, что тот вступится за него. Но поскольку адвокат молчал, что, видимо, удивило подсудимого, подсудимый сказал:

- Господин председатель, со мной можете делать все, что вам угодно. Мне это безразлично. Но я заявляю протест, я не хочу, чтобы о моей жене говорили таким непозволительным образом.

Все присутствующие были удивлены негодованием подсудимого и тем возмущенным тоном, каким он заявил свой протест.

Председатель сказал: он, мол, не думает, что прокурор намеревался оскорбить жену подсудимого. Кроме того, сам он, председатель, не понимает, почему подсудимый так болезненно отнесся к замечанию обвинителя.

- Но мы ведь здесь не в больнице, - сказал подсудимый.

Председатель суда еще раз заверил подсудимого, что тот, как видно, неправильно истолковал слова прокурора.

- Давайте продолжим слушание дела. Согласно показанию вашей матушки...

- Моей матушки? - прервал его подсудимый с изумлением.

При чем здесь его мать?

- Ваша матушка была вызвана в качестве свидетельницы. Почему это вас так удивляет?

Да, это его, между прочим, очень удивляет. Что, собственно, могла сообщить его мать?

Ничего существенного, поэтому суд отказался от мысли принудить его матушку к поездке сюда. Сама она сказала, что в ее возрасте трудно будет перенести потрясение, которое неизбежно вызовет процесс, она не чувствует в себе достаточно сил для этого.

- Почему вы смеетесь, подсудимый?

- Разве я смеялся?

- Да, это так выглядит.

- Мне не до смеха.

- Ну хорошо. Ваша матушка была допрошена по месту жительства - если не ошибаюсь, вы родились в том городе, - допрошена тамошним следователем. Протокол допроса находится у меня, показания вашей матушки ничего особенного не прибавили, это верно. Но кое-что все же бросается в глаза: когда ей сообщили о тех фактах, о которых идет речь в этом зале - будьте уверены, сообщили с надлежащей осторожностью, щадя ее, - она воскликнула: "Я всегда этого ожидала". А когда ее попросили обосновать свои подозрения... Да, ей прямо поставили вопрос: считает ли она способным своего сына совершить такое деяние... Что случилось? Вам дурно?

- Это ужасно, - прошептал подсудимый. Он побелел как полотно, пошатнулся; казалось также, что он заскрежетал зубами, что иногда случается с человеком, который вот-вот упадет в обморок.

- Мы, конечно, понимаем, что вы охотно оградили бы вашу старую матушку от такого рода вопросов. Но вы должны согласиться, что из-за полной запутанности дела нам нельзя было пренебречь ее помощью. Само собой разумеется, вашу матушку предупредили, что она, как ближайшая родственница, может отказаться от показаний... Не дать ли вам стакан воды?

- Нет, спасибо, - сказал подсудимый. - Прошу прощения. - Видимо, он снова взял себя в руки.

- Странно, - заметил председатель суда. - Допрос вашей матушки вы воспринимаете как нечто ужасное, однако к самому происшествию относитесь весьма хладнокровно, и это не может не насторожить суд.

- Ужасным мне кажется другое: почему, собственно, допрашивают именно того человека, который меньше всего способен рассказать правду, и почему суд считает возможным опираться на эти показания?

- Между вашей матерью и вами отношения натянутые?

- Нет. Эти натянутые отношения я уже давным-давно прекратил. Позвольте спросить: моя мать ответила на вопрос следователя утвердительно?

- Нет, она не захотела обосновать свое спонтанное замечание, - ответил председатель. - Наоборот, она сказала, что эти слова случайно вырвались у нее. Она так считает.

- Ага! - воскликнул подсудимый.

- Что вы хотите этим сказать?

- Обвинение и сразу же опровержение для вида - такова тактика субъектов, находящихся по другую сторону пропасти. У них всегда в запасе доказательства своей невиновности. Предоставим им эту привилегию, ведь они не способны нести вину.