Ангел на мосту (рассказы) (-)

- Меня здесь обчистили, Кейти. Вчера. На четыреста долларов. По дороге из Неаполя.

- Как ужасно! - воскликнула она. - И ничего нельзя было сделать, Джордж? Ты никому об этом не говорил?

- Говорить! Кейти, с самых тех пор, как я сошел с парохода, я не встретил ни одной души, с которой можно было бы говорить! Но говорилли англикки, и все тут. Им хоть руки поотрезай, ничего не скажут. Четыреста долларов - ладно, обойдусь, не бедный. Но лучше бы я их отдал на что-нибудь стоящее.

- Нет, но это ужасно!

- Однако ты здесь, я вижу, недурно устроилась, Кейти!

- Ну вот, Чарли, это и есть дядюшка Джордж.

Если Кейт рассчитывала на то, что они друг другу не понравятся, то надежды ее рухнули в один миг. Чарли позабыл свой совиный смех и стоял вытянувшись в струнку, торжественный, серьезный, готовый сию же минуту окунуть свою душу в вожделенную Америку. Между дядей и племянником вспыхнула мгновенная симпатия. Кейт с трудом удалось их развести, чтобы представить Стритера. Дядюшка Джордж пожал руку ее ученику и спросил:

- Но говорилли англикки? Спики Инглиша?

- Я американец, - сказал Стритер.

- Да? Какой же вам дали срок?

- Я живу здесь второй год, - сказал Стритер. - Я работаю в ФРУПСе.

- Безнравственнейшая страна! - сказал дядюшка Джордж, усаживаясь в одно из золоченых кресел. - Ограбили меня, на четыреста долларов обчистили, это первое. Потом, куда ни пойдешь, на каждом перекрестке голые мужчины. Статуи.

Кейт позвонила и, когда вошла Ассунта, быстро-быстро сказала ей что-то по-итальянски. Ассунта принесла виски и лед.

- Но, дядя Джордж, у них совсем другое отношение ко всему этому, сказала она.

- Чепуха, - сказал дядя Джордж. - Это противоестественно, вот и все. Даже в раздевалках люди так себя не ведут. Ну кто, скажите, кто станет ходить нагишом по раздевалке? Хоть полотенцем, а прикроются! Я говорю, это противоестественно. Куда ни посмотришь - на крышах, на улицах, на площадях! Да вот сейчас, когда я шел к вам, иду через дворик, ну площадку, что ли, и прямо посередке, там, где больше всего детворы, пожалуйста - голый молодчик!

- Налить тебе виски?

- Да, пожалуйста... Ну, так вот, Кейти, пароход отбывает в субботу, и я хочу забрать тебя и мальчика домой.

- Я не хочу, чтобы Чарли уезжал, - сказала Кейт.

- Ты ведь поедешь со мной, Чарли, правда? Он написал мне прекрасное письмо. И слог, и почерк. Отличное письмо, Чарли! Я показал его нашему школьному инспектору, и он сказал, что тебя примут в школу хоть сейчас. Все дело в том, что над тобой в Кресби трунили, Кейти, когда ты была девчонкой, вот ты и пустилась в бега. А теперь никак не остановишься.

- Предположим, что и так, - поспешно согласилась Кейт. - Быть может, ты и прав, я не спорю. Но зачем же мне возвращаться туда, где надо мной смеялись?

- Да нет же, Кейти, никто над тобой смеяться не будет. Уж об этом позволь позаботиться мне.

- Мама, я хочу домой, - сказал Чарли. Он уже не стоял, как тогда, вытянувшись в струнку, а сидел, ссутулившись, на скамейке у камина. - Я все время тоскую по родине.

- Как это ты можешь тосковать по Америке? - голос Кейт звучал неприязненно и резко. - Ты ее никогда не видел. Твоя родина здесь.

- Как так?

- Твоя родина там, где твоя мать.

- Ах мама, да ведь не в этом дело! Мне все здесь дико. Кругом все говорят на чужом языке.

- Но ты даже не пытался изучить итальянский!

- А какая разница? Все равно я чужой. Все равно я знал бы, что это не мой родной язык. Я не понимаю этих людей, мама, вот и все. Я ничего не имею против них, но только мне их не понять все равно. Я никогда не знаю, чего от них ждать.

- Почему ты не пытаешься их понять?

- Да я пытаюсь, но я не гений. А ты будто понимаешь их? Ты сама говорила, что нет, я слышал. И ты тоскуешь тоже, я знаю. У тебя порой бывает такое лицо...

- Тоска по родине - чепуха, - сердито сказала Кейт. - Совершеннейшая чепуха. Половина человечества томится по родине. Ну да ты еще мал понимать такие вещи. Когда находишься в одном месте и мечтаешь быть в другом, это не значит, что все дело в том, чтобы сесть на пароход и поехать. Человек обычно тоскует не по какой-то другой стране, а по чему-то такому, чего он не находит в себе самом.

- Ах, я не об этом! Я просто хочу сказать, что, если бы я был с людьми, которые говорят на моем языке, с людьми, которые способны меня понять, я чувствовал бы себя гораздо уютнее.

- Ну, если для тебя главное в жизни - уютное самочувствие, - сказала Кейт, - то да помоги тебе Бог!

Тут зазвонил звонок входной двери, и Ассунта пошла открывать. Кейт взглянула на часы: ровно пять минут девятого. Это был первый четверг месяца. Кейт не успела объяснить дядюшке, в чем дело, как уже началось шествие через зал. Впереди шел герцог Римский с букетиком в левой руке. Чуть позади - его жена, высокая стройная седая дама, украшенная драгоценностями, которые Франциск Первый подарил в свое время ее предкам. Процессию заключала великолепная и потрепанная, как труппа бродячих циркачей, кучка вельмож. Герцог вручил Кейт цветы. Все рассеянно поклонились ее гостям и проследовали через кухню, пропахшую газом из-за постоянных утечек, к черному ходу.

О, Джузеппе Вермишелли,

Макароны мы поели!

громко пропел им вслед дядюшка Джордж и, дивясь тому, что никто не смеется, спросил:

- Это еще что за чудилища?

Кейт рассказала ему про условия, на которых ей сдана квартира, и дядюшка Джордж заметил, что у нее блестят глаза.

- И тебе это нравится? - спросил он.

- Пожалуй, да, - сказала она.

- Но ведь это же идиотизм какой-то! Форменный идиотизм. Нет, Кейт, ты должна поехать с нами. Я отведу тебе с Чарли половину моего домика и устрою там для вас отличную американскую кухоньку.

Стритер заметил, что предложение дядюшки растрогало Кейт до слез. Но она поспешно возразила:

- Если бы все сидели в дырах, вроде Кресби, и никуда оттуда не двигались, то и Америки никто бы не открыл.

- Но ты ничего не открываешь, Кейт!

- Нет, открываю.

- Нам всем будет лучше, мама, - сказал Чарли. - Нам всем будет лучше, если мы будем жить в хорошем чистом доме и у нас будут хорошие знакомые, хороший сад, кухня, душ.

Она стояла спиной к ним, повернувшись к камину.