Ставка на мертвого жокея (сборник рассказов)

-- Да ладно тебе, Берт.-- Иногда Мунни действовала на нервы привычка Берта высказываться не по делу, особенно когда он, Мунни, размышлял над чем-то серьезным.-- Знаю я все о твоей матери.

-- Весной,-- продолжал Берт, не обращая никакого внимания на нетерпение друга,-- она просто с ума сходит по клубнике. Скажи-ка мне, Мунни, ты что-нибудь пропускал в жизни?

-- По-моему, нет.

-- Неужели ты считаешь, что поступаешь мудро, занимаясь на таком позднем этапе пустяками, пытаясь выяснить, как сложится жизнь?

Мунни вошел в ванную комнату, налил из-под крана стакан воды. Когда он вернулся в спальню, Берт все лежал в той же позе, болтая ногами и покуривая. Мунни подошел поближе и стал медленной струйкой лить воду ему на голую, загорелую грудь. Вода тонкими ручейками растеклась между ребер и оттуда -прямо на простыню.

-- Ах,-- Берт продолжал покуривать,-- как приятно освежает!

Оба засмеялись, и Берт сел в постели, заявив:

-- Ладно, толстяк, не думаю, что ты это серьезно.

-- Моя идея такова,-- объяснил Мунни,-- остаться здесь, подождать, пока погода ухудшится. Грех уезжать в такие славные, солнечные деньки.

-- Ну а что с билетами?

-- Пошлем телеграмму пароходному начальству, сообщим, что воспользуемся их услугами позже. У них там список желающих длиной с милю -- будут просто в восторге.

Берт рассудительно кивнул.

-- Ну а как насчет Марты? Если она захочет сегодня же быть в Париже?

-- Марта никуда не хочет ехать. И никогда. Ты сам прекрасно знаешь.

Берт снова кивнул.

-- По-моему, она самая счастливая девушка в мире.

За окном раздался выстрел. Берт, повернув голову, прислушался: прогремел второй.

-- Вот это да! -- воскликнул Берт, облизывая губы.-- Никогда не забуду эту замечательную куропатку, которой мы угощались вначале!

Встал, озираясь, в своих хлопающих по ногам пижамных штанах: просто мальчишка, с неплохими перспективами попасть в сборную колледжа,-- если усиленно кормить в течение года. Когда призывался в армию, выглядел неплохо,-- круглолицый, щеки полные,-- а демобилизовался в мае -превратился в длинного, худущего парня, с круто выпирающими ребрами. Если Марте хотелось его подразнить -- сравнивала с английским поэтом в плавках. Берт подошел к окну, стал смотреть на горы, море, щурился на солнце. Мунни стал рядом.

-- Ты прав,-- признал Берт.-- Только идиоту может прийти в голову дурацкая идея возвращаться домой в такой славный денек. Пошли к Марте, скажем, что путешествие продолжается.

Друзья быстро облачились в хлопчатобумажные штаны и теннисные рубашки, надели легкие испанские туфли и поднялись наверх, к Марте. Вот они уже в ее комнате -- не стали утруждать себя стуком. Под порывами ветра одна из ставен громко хлопает по окну, но на Марту это, по-видимому, не действует -- спит себе спокойно, свернувшись калачиком, из-под одеяла виднеется одна макушка, с темными, коротко стриженными, спутанными волосами... Подушка валяется рядом, на полу...

Мунни и Берт молча стояли, глядя на эту свернувшуюся под одеялом фигуру, оба в эту минуту убежденные, что другому невдомек, о чем он сейчас думает.

-- Ну-ка, просыпайся! -- тихонько произнес Берт.-- Тебя ждут слава и величие! -- наклонился, постучал пальцем по выглядывающей макушке.

Мунни почувствовал, что кончики его собственных пальцев задергались, словно от электрического заряда.

-- Оставьте, прошу вас! -- Марта не открывала глаз.-- Охота вам меня беспокоить, когда еще глубокая ночь...

-- Что ты? Уже почти полдень! -- Мунни прибавил часика два.-- К тому же нам нужно сообщить тебе нечто важное.

-- Сообщайте,-- сонно разрешила Марта,-- и отчаливайте.

-- Видишь ли, у толстяка,-- начал объяснять Берт, стоя у ее изголовья,-- возникла одна идея. Чтобы мы все остались здесь, покуда не зарядят дожди. Ну, что скажешь?

-- Само собой,-- сразу согласилась Марта.

Берт и Мунни улыбнулись друг другу -- как все же хорошо они ее знают!

-- Марта,-- провозгласил Берт,-- ты единственная на свете оставшаяся в живых замечательная девушка -- само совершенство!

И они вышли из комнаты, чтобы не смущать ее,-- пусть одевается.

Встретили они Марту Хольм во Флоренции. Судя по всему, у нее представления о том, какие музеи и церкви нужно обязательно посетить, точно как у них -- они постоянно сталкивались с ней в этих местах. Бродит одна; вероятно, американка; как выразился Берт, "еще не видел такой красоты"; в конце концов они с ней заговорили. Хотя впервые такая идея, наверно, пришла в голову Мунни в галерее Уффици, в зале, где были выставлены картины Боттичелли. Несмотря на коротко, довольно небрежно подстриженные черные волосы, он сразу нашел ее похожей на "Весну" Боттичелли: высокая, стройная, молоденькая, словно девчонка, с изящным, узким носом и глубокими, умными глазами, подернутыми пленкой грусти,-- весьма опасными. Его здорово смущало, что в голове у него бродят такие мысли об этой совершеннолетней американке, которая год проучилась в престижной школе Смита и носит брючки в обтяжку. Но поделать с собой ничего не мог и никогда в этом не признавался самой Марте и, конечно, не говорил ни слова Берту.

Марта знала массу людей и в самой Флоренции, и в округе (позже выяснилось -- знала многих практически в любом месте); пригласила их на чай в Фьезоле, на одну виллу с бассейном, потом на прием, где Мунни даже станцевал с графиней. В Европе Марта провела уже два года, отлично знала, какие места непременно нужно посетить, а какие просто пустые приманки, свободно говорила на итальянском и французском и, если ее просили, была готова через минуту; не канючила и не жаловалась, когда нужно пройти на своих двоих несколько кварталов; весело смеялась шуткам Берта и Мунни, да и своим тоже; не хихикала, не плакала, не надувала сердито губки, и потому Мунни совершенно справедливо, по его мнению, ставил ее на голову выше всех других знакомых девушек.

Молодые люди провели вместе три дня во Флоренции, собирались после этого ехать в Портофино, а потом во Францию, и двум друзьям казалась непереносимой сама мысль бросить ее, оставить одну.

Насколько Мунни и Берт понимали, никаких своих планов у нее не было. "Скажу матери,-- объясняла им Марта,-- что занимаюсь на курсах в Сорбонне"; это, собственно, очень близко к истине, по крайней мере зимой. Мать ее жила в Филадельфии, трижды в своей жизни разводилась и время от времени, по словам Марты, присылала ей свою фотографию, чтобы она, когда окончательно вернется домой, не испытывала растерянности, если вдруг не узнает родную мать.