Потерянная честь Катарины Блюм

10

Здесь необходимо принести благодарность прокурору Петеру Гаху, поскольку одному лишь ему мы обязаны сообщением, граничащим с разглашением юридической тайны, о том, что с момента, когда Блюм вместе с Геттеном покинула квартиру Вольтерсхайм, комиссар уголовной полиции Эрвин Байцменне распорядился прослушивать телефоны Вольтерсхайм и Блюм. Это сделано способом, достойным, пожалуй, сообщения. В таких случаях Байцменне звонил соответствующему начальнику и говорил: "Мне опять понадобились мои язычки. На сей раз - два".

11

Из Катарининой квартиры Геттен, очевидно, не звонил. Во всяком случае, Гах ничего об этом не знал. Известно, что квартира Катарины находилась под строгим наблюдением, и когда в четверг утром до 10:30 Геттен оттуда не звонил и не выходил, в квартиру ворвались начинавший терять терпение и выдержку Байцменне с восемью вооруженными до зубов полицейскими, прямо-таки взяли ее штурмом, обыскали, строжайше соблюдая меры предосторожности, но нашли не Геттена, а только "совершенно расслабленную, почти счастливую" Катарину, которая стояла у кухонного серванта и пила из большой чашки кофе, жуя белый хлеб, намазанный маслом и медом. Подозрительно было лишь то, что она казалась не ошеломленной, а спокойной, "чуть ли не торжествующей". Она была в купальном халате из зеленой хлопчатобумажной ткани с вышитыми по ней маргаритками, под халатом на ней ничего не было, и когда комиссар Байцменне спросил ("довольно грубо", как она потом рассказывала), куда подевался Геттен, она ответила, что не знает, в какое время Людвиг покинул квартиру. Она проснулась в 9:30, и он уже ушел. "Не попрощавшись?" - "Да".

12

Здесь следует кое-что сказать о том в высшей степени щекотливом вопросе Байцменне, который Гах однажды воспроизвел, потом опроверг, потом снова воспроизвел и вторично опроверг. Блорна считает этот вопрос важным, ибо думает, что если он действительно был задан, то именно он, и ничто другое, положил начало озлоблению, стыду и ярости Катарины. Поскольку Блорна и его жена характеризуют Катарину Блюм в сексуальных вопросах в высшей степени щепетильной, можно сказать, неприступной, надо взвесить, _мог ли_ Байцменне, впавший в ярость из-за исчезновения Геттена, которого он мысленно держал уже в руках, задать тот щекотливый вопрос. Байцменне _якобы_ спросил вызывающе спокойно прислонившуюся к своему серванту Катарину: "А он тебя употребил?", на что Катарина, покраснев, но с гордым торжеством, будто бы ответила: "Нет, так я бы это не назвала".

Можно с уверенностью предположить, что, _если бы_ Байцменне задал этот вопрос, никакого доверия между ним и Катариной возникнуть не могло бы. Но тот факт, что доверия между ними действительно не установилось, хотя Байцменне, слывущий "совсем не таким уж дурным человеком", по достоверным сведениям, стремился к этому, вовсе не следует рассматривать как окончательное доказательство того, что одиозный вопрос действительно был задан. Во всяком случае, Гах, присутствовавший при обыске, слывет среди друзей и знакомых "сексуально озабоченным", и вполне возможно, что ему самому пришла в голову такая грубая мысль, когда он увидел чрезвычайно привлекательную Блюм, небрежно прислонившуюся к серванту, и что он сам охотно задал бы тот вопрос или охотно занялся бы с ней той столь грубо названной деятельностью.

13

Затем квартира была тщательно обыскана, некоторые предметы конфискованы, в первую очередь бумаги. Катарине Блюм разрешили одеться в ванной в присутствии женщины - служащей полиции Плецер. Но дверь ванной оставалась приоткрытой - под строжайшей охраной двух вооруженных полицейских. Катарине позволили взять с собой сумочку и - ввиду возможного ареста - принадлежности ночного туалета, косметичку и книги для чтения. Ее библиотека состояла из четырех любовных романов, трех детективных романов, а также биографий Наполеона и королевы Кристины Шведской. Все книги принадлежали одному клубу любителей книги. Поскольку она без конца спрашивала: "Но как так, как же так, что я такого сделала?", служащая уголовной полиции Плецер в конце концов в вежливой форме сообщила ей, что Людвиг Геттен - давно разыскиваемый бандит, почти изобличенный в ограблении банка и подозреваемый в убийстве и других преступлениях.

14

Когда наконец в 10:15 Катарину Блюм уводили из ее квартиры на допрос, наручники на нее все же не надели. Байцменне, правда, склонен был настоять на наручниках, но после краткого диалога между служащей Плецер и его ассистентом Медингом согласился обойтись без них. Поскольку в этот день начинался карнавал, многочисленные обитатели дома не пошли на работу, но и на ежегодные, подобные древнеримским торжествам, шествия, празднества и т.п. они еще не отправились, и, когда Катарина Блюм, сопровождаемая вооруженными полицейскими, с Байцменне и Медингом по бокам, выходила из лифта, в вестибюле десятиэтажного дома с малогабаритными квартирами толпилось десятка три жильцов в капотах, пижамах, купальных халатах, а в нескольких шагах от лифта стоял фоторепортер Шеннер. Ее много раз сфотографировали - спереди, сзади, сбоку, а напоследок, когда она, сгорая от стыда, в смятении пыталась прикрыть лицо руками, занятыми сумочкой, косметичкой, пластиковым пакетом с двумя книжками и письменными принадлежностями, - с растрепанными волосами и весьма сердитым выражением лица.

15

Полчаса спустя, после того как ей напомнили о ее правах и дали возможность немного привести себя в порядок, в присутствии Байцменне, Мединга, госпожи Плецер, а также прокуроров д-ра Кортена и Гаха начался допрос, внесенный в протокол: "Меня зовут Катарина Бреттло, урожд. Блюм. Я родилась 2 марта 1947 года в Геммельсбройхе, округ Куир. Мой отец горнорабочий Петер Блюм. Он умер, когда мне было шесть лет, в возрасте тридцати семи лет, вследствие легочного ранения, полученного на войне. После войны отец снова работал в сланцевом карьере, и у него подозревали пневмокониоз. Когда он умер, у матери были трудности с пенсией, потому что отдел обеспечения и объединение горняков не могли прийти к соглашению. Мне очень рано пришлось начать работать по домашнему хозяйству, потому что отец часто болел и зарабатывал нерегулярно, а мать работала уборщицей в разных местах. Учеба в школе давалась легко, хотя и в школьные годы мне приходилось много заниматься домашним хозяйством, не только дома, но и у соседей, и у других жителей нашей деревни, - я помогала печь, варить, консервировать, забивать скот. Я много работала по дому и помогала при уборке урожая. С помощью моей крестной, госпожи Эльзы Вольтерсхайм из Куира, я после окончания школы в 1961 году получила место помощницы в мясной лавке Герберса в Куире, где при случае работала и за прилавком. С 1962 по 1965 год я училась в школе домоводства в Куире - с помощью и при финансовой поддержке моей крестной, госпожи Вольтерсхайм, работавшей там мастером-воспитателем; школу я окончила на "отлично". С 1966 по 1967 год я работала экономкой в детском саду продленного дня фирмы "Кешлер" в соседнем местечке Офтерсбройх, затем получила место домашней работницы у врача, д-ра Клутена, тоже в Офтерсбройхе, где оставалась только год, потому что господин доктор становился все более назойливым, а госпожа доктор не желала этого терпеть. Мне эта назойливость тоже не нравилась. Она была мне противна. В 1968 году, когда я несколько недель была без работы и помогала матери по хозяйству, а при случае - на собраниях и вечеринках корпорации барабанщиков в Геммельсбройхе, мой старший брат Курт Блюм познакомил меня с рабочим-текстильщиком Вильгельмом Бреттло, за которого через несколько месяцев я вышла замуж. Мы жили в Геммельсбройхе, где в выходные дни при большом наплыве отдыхающих я время от времени помогала на кухне гостиницы Клоога, иногда и в качестве официантки. Уже через полгода я стала испытывать неодолимую антипатию к своему мужу. Подробнее я не хотела бы говорить об этом. Я оставила мужа и переехала в город. При разводе я была признана виновной стороной как злонамеренно бросившая мужа и снова взяла девичью фамилию. Сначала я жила у госпожи Вольтерсхайм, пока через несколько недель не нашла место экономки и домашней работницы в доме налогового инспектора д-ра Фенерна, где я и жила. Господин д-р Фенерн дал мне возможность посещать вечерние курсы повышения квалификации и сдать экзамены на дипломированную экономку. Он был очень мил и очень великодушен, и я осталась у него и после сдачи экзаменов. В конце 1969 года господина д-ра Фенерна арестовали в связи с сокрытием имущества от обложения налогами, обнаруженным у крупных фирм, на которые он работал. Прежде чем его увели, он дал мне конверт с трехмесячным жалованьем и просил меня и впредь присматривать за домом, он скоро вернется, сказал он. Я оставалась еще месяц, обслуживала его сотрудников, которые работали в его конторе под надзором налоговых инспекторов, держала в чистоте дом и в порядке сад, заботилась и о белье. Я всегда приносила в следственную тюрьму свежее белье для господина д-ра Фенерна, а также еду, в особенности арденнсхий паштет, который научилась готовить у мясника Герберса в Куире. Позднее контору закрыли, дом конфисковали, мне пришлось освободить комнату. По-видимому, господина д-ра Фенерна обвинили также в присвоении имущества и подлогах, он попал, уже по-настоящему, в тюрьму, но я продолжала его навещать. Я хотела вернуть жалованье за два месяца, которое оставалась ему должна. Он строго-настрого запретил это. Очень скоро я нашла место в доме д-ра Блорны, с которым познакомилась через господина Фенерна.