Любовь на темной улице (сборник рассказов)

-- Подождите еще немного, всего несколько минут,-- попросил его Джиованни.-- Сейчас я все здесь запру и провожу вас домой, открою вам дверь.

-- Ах,-- вздохнул Госден,-- будет очень любезно с твоей стороны, Джиованни. В такой тяжелый момент в моей жизни. Открыть мне дверь. Ведь я ужасно одинок. В конце концов, я уверен, что все образуется, и все со мной будет в порядке.

Уизерби слез со стула, сказал Джиованни:

-- Внесите, пожалуйста, в мой счет.-- Теперь и он мог идти.-- Спокойной ночи, Джиованни, спокойной ночи, мистер Госден.-- Он хотел сказать ему что-то еще, чтобы утешить, вселить в него надежду, но понимал: что бы он сейчас ему ни сказал, слова нисколько не облегчат его страданий.

-- Спокойной ночи,-- отозвался Госден теперь уже зычным, с придыханием голосом.-- Мне было приятно возобновить знакомство с вами, пусть и на столь короткое время. И прошу вас, передайте привет вашей супруге!

Уизерби вышел на улицу. В баре Джиованни запирал в шкафу свои бутылки, а Госден все еще медленно допивал свой стакан, уверенно сидя, словно на насесте, на высоком стуле.

На улице было темно, и Уизерби торопливо, большими шагами шел к своему дому, удерживая себя, чтобы не побежать. Он стремительно взлетел по лестнице, так как подниматься на лифте -- очень долго. Открыв металлическую дверь квартиры, увидел, что в спальне горит свет.

-- Это ты, дорогой? -- услыхал он сонный голос жены.

-- Сейчас приду,-- крикнул Уизерби.-- Только запру дверь.

Он задвинул еще один засов, которым они никогда не пользовались, и только после этого со спокойной душой, не спеша, пошел, как обычно, в любую ночь, по ковру через темную гостиную.

Дороти лежала в кровати, рядом с ней на ночном столике горела лампа. На полу у кровати валялся журнал, который она, по-видимому, читала, ожидая его прихода. Она сонно улыбнулась ему.

-- Какая у тебя, однако, ленивая жена,-- сказала она, когда он начал раздеваться.

-- Я думал, что ты пошла в кино,-- сказал он.

-- Да, я ходила. Но там я все время клевала носом. Поэтому вернулась,-объяснила она.

-- Ты чего-нибудь хочешь? Может, принести тебе молока? Крекеры?

-- Ничего не хочу, только спать,-- сказала она. Повернувшись на спину, она подтянула к подбородку одеяло с простыней, ее распущенные волосы лежали на подушке. Он, надев пижаму, выключил свет, лег с ней рядом, положив голову ей на плечо.

-- Виски,-- сонно произнесла она.-- И почему только у людей столько предрассудков в отношении этого напитка? Какой восхитительный аромат. Ты хорошо поработал, дорогой?

-- Неплохо,-- ответил он, чувствуя прикосновение ее прохладных волос к лицу.

-- Угу,-- сказала она, засыпая.

Он лежал с открытыми глазами, нежно обняв ее, чутко прислушиваясь к приглушенным звукам, доносившимся до него снизу, с улицы. "Боже, храни нас от всевозможных несчастий,-- подумал он,-- и научи понимать истинную природу всех городских звуков вокруг нас".

ГОД НА ИЗУЧЕНИЕ ЯЗЫКА

-- La barbe!1 -- сказала Луиза.-- Как можно выносить такую вонь? -- Она сидела на полу, сложив ноги и опершись спиной на книжную полку, от ее голых ступней, высовывавшихся из джинсов, дурно пахло потом. На нос она нацепила очки в тяжелой оправе из черепашьего панциря, которые всегда надевала при чтении, и, перелистывая страницы книги, лежащей на коленях, жевала миниатюрные пирожные эклер из маленькой коробки, стоявшей рядом с ней. Луиза вот уже год изучала французскую литературу в Сорбонне, но в данный момент читала "Гекльберри Финна" во французском переводе. Французская литература, признавалась она, производила на нее угнетающее впечатление, и она всегда скучала по пряному запаху вольной Миссисипи. Она приехала из Сент-Луиса, а на вечеринках от нее часто слышали, что Миссисипи -- это Богиня-Вода всей ее жизни. Роберта не вполне понимала, что она имела в виду, но в глубине души такое заявление производило на нее глубокое впечатление своей мистикой, свойственной сердцевине Американского континента, как и ее отчаянная смелость, объясняемая самообразованием. У нее, Роберты, насколько ей известно, никогда в жизни не было Матери-Воды.

Роберта сидела у мольберта посередине большой темной комнаты, в которой царил полный беспорядок. Они жили в ней вдвоем вот уже восемь месяцев с того времени, как приехали учиться в Париж. Роберта работала над длинным полотном для парижских витрин, стараясь преодолеть влияния Шагала, Пикассо и Жоана Миро1, и все эти влияния овладевали ею, сбивая с толка, в различные периоды одного только месяца. Ей было всего девятнадцать лет, и она страшно волновалась из-за своей восприимчивости других стилей живописи и других художников, и поэтому всегда старалась смотреть другие картины как можно реже.

Луиза поднялась с пола медленно, изящно и грациозно, как лебедь, слизывая остатки эклера с пальцев, приводя в волнообразное движение свои блестящие черные волосы. Подойдя к окну, она настежь распахнула его и сделала несколько нарочито шумных глубоких вдохов, втягивая в легкие сырой полуденный парижский зимний воздух.

-- Я опасаюсь за твое здоровье,-- сказала она.-- Могу держать пари, если кому-то в голову придет провести исследование, то они непременно придут к выводу, что в истории половина художников умерли от силикоза1.

-- Это шахтерская болезнь,-- отозвалась Роберта, продолжая спокойно работать над своим полотном.-- Эта болезнь от скопления в легких пыли. А какая пыль в масляных красках?

-- Ладно,-- сказала Луиза, не желая уступать подруге. Она посмотрела из окна третьего этажа вниз, на улицу.-- Его можно было бы назвать и красивым,-- сказала она,-- вот только бы ему постричься.

-- У него прекрасные волосы, о чем ты говоришь? -- возразила Роберта, с трудом подавляя в себе импульсивное желание подбежать к окну.-- В любом случае, сейчас все ребята носят такие прически.

-- Все ребята,-- мрачно повторила за ней Луиза. Она была на год старше Роберты и у нее уже были две любовные связи с французами, которые, по ее собственным словам, завершились для нее полной катастрофой, и теперь она пребывала в дурном настроении, переживая болезненный рефлексивный период.

-- У тебя с ним свидание? -- спросила она.