Условия человеческого существования

40

Штурмовщина измотала технический персонал рудника. Директор даже начал подумывать о том, чтобы устроить им небольшой отдых. Но в этот момент пришло сообщение о безоговорочной капитуляции Италии. "...Империя уверена в неизбежности своей победы. Сто миллионов, сплотитесь воедино!" Настроение и намерения директора немедленно изменились. К намеченной цели месячника -- приросту на двадцать процентов -- с грехом пополам приближался только участок Окадзаки. Да что же это за штурм?! Куда они все годятся? Если японцы не могут одолеть безжизненную руду, куда им тягаться с живым врагом!.. Ну ладно же, он их проучит! Посулил же он вначале продлить этот аврал на два, на три месяца, на год, если потребуется! Он с содроганием представил себе, как начальники отделов правления где-нибудь за сервированным по-европейски столиком фешенебельного ресторана судачат между собой: "А этот Куроки оказался совсем бесталанным. Не пора ли снять его с Лаохулина?" В тот же день он отдал приказ о продлении штурмового месячника. Одолев первый месяц штурма, Окадзаки был все еще полон энергии и надеялся на второй месяц перешагнуть плановую цифру прироста. Уходя утром на работу, он распорядился, чтобы жена сходила к Мацуде на склад и принесла сахару. - Я молодежь приведу, покормим сладкими красными бобами. Надо их подзавести на следующий месяц. - Сахаром хочешь отделаться! А где красные бобы? -- сварливо ответила жена. - Ну, сделай из муки что-нибудь. Мука-то есть? - Да ты что? Думаешь, на всю жизнь запаслись? Давно скормила. - Еще приволочешь! -- рявкнул Окадзаки.-- Ради подъема добычи кулька муки не жалко. - Ладно, принесу, Мацуда старик покладистый. Только бы Кадзи этот не придрался. Окадзаки на миг задумался. А что, действительно, с него станет. Очень возможно. -- Сделаешь так: муку притащишь, не таясь, на глазах у всех. Станут цепляться -- скажешь: по разрешению директора. Жена Окадзаки послушно исполнила приказ. Уломав Мацуду, она доверху насыпала в огромный рюкзак муки, а в головной платок -- сахару. Навьючила все это на себя и попрощалась. - Ну, спасибо, Мацуда, дружок. Благодаря тебе подкреплю силенки своего хозяина.-- И она зычно расхохоталась на весь склад. - Смотри, не лишку ли сил у него будет? -- прокряхтел Мацуда, взваливая на стол больные ноги. - А нам чем больше, тем лучше! -- И, продолжая хохотать, она направилась к выходу. Мацуда остановил ее. - Вот что, тебе-то все легко дается, а ты поделилась бы харчами с женой Кадзи. А? - Это ты хорошо придумал. Так, пожалуй, и сделаем,-- поняв его с полуслова, ответила женщина. И в самом деле, чего ей, в ее-то возрасте, цапаться с этой девчонкой Митико? Лучше приручить ее. Кадзи увидел ее, когда возвращался из бараков. Он обратил внимание на женщину, выходившую из продовольственного склада с огромным рюкзаком за спиной, с узлом в руке. Тяжело переваливаясь с ноги на ногу, она пошла вниз, к поселку. Кадзи перевел взгляд на двери склада. Привалившись к косяку, рябой сторож смотрел в его сторону и нагло ухмылялся. Кадзи хотел было пройти мимо, но увидел Чена на крыльце конторы. Он тоже все видел! Встретившись взглядом с Кадзи, Чен скрылся за дверью. Круто повернув, Кадзи пошел к складу. Мацуда сидел, взгромоздив ноги на стол. - Вот что, уважаемый,-- с ходу начал Кадзи,-- так, в открытую тащить нельзя! -- Он понимал, что говорит не то, что нужно, но уже не мог остановиться.-- Не хочется мне вторгаться в твою вотчину, но то, что у тебя творится, просто незаконно! - Да-да, у меня все сплошное беззаконие,-- насмешливо подтвердил Мацуда, продолжая с притворной гримасой боли на лице мазать каким-то лекарством пальцы ног, покрытые водянистой сыпью.-- Только в жизни, уважаемый господин Кадзи, так бывает, что от беззакония больше пользы, чем от законности. "Мерзавец!" -- подумал Кадзи. Впрочем, в это же мгновение Мацуда мысленно обозвал Кадзи ничуть не мягче. Уродливая обнаженная ступня, нагло торчавшая над столом, лезла в глаза Кадзи, напоминая: "Не задавайся, молокосос, не лезь в начальники!" Кадзи зло подумал: "Кабы ты из моих рук жалованье получал, жулик старый, то плясал бы сейчас передо мной!" И твердо сказал: - Хватит. Кончать надо с этим. Не хочу доставлять тебе неприятностей. Но обязан тебя предупредить... - Ты что, получил особое задание контролировать распределение продуктов? -- ехидно спросил Мацуда.-- А что, если эти мои "беззакония" помогают увеличивать добычу? Можно сказать, твоей же работе помогают, тогда как? - Ах, какие высокие цели! -- в тон ему ответил Кадзи.-- Ну ладно, некогда мне с тобой спорить! В последний раз предупреждаю. Еще раз позволишь себе что-либо подобное -- будешь иметь дело со мной. - Понял, господин начальник,-- небрежно сказал Мацуда, почесывая пятку.-- Не стоило бы, да уж ладно, по доброте своей стариковской предупрежу вас и я. На руднике люди стали поговаривать про вас, господин начальник, будто бы неизвестно, кто вы есть такой: японский патриот или китайский агент. Кадзи взметнул брови. - Ну? - Да нет, больше пока ничего. Только жаль мне тебя. Я ведь понимаю, ты из себя такого борца за справедливость разыгрываешь потому, что по должности своей тебе неудобно таскать домой муку да сахар. Очень сочувствую. Людям питаться надо. А как вам пропитаться на одиннадцать килограммов пайкового риса в месяц... Пло-охо! Кадзи едва удержался от искушения двинуть кулаком по этой наглой физиономии. -- На будущее советую во время разговора со мной убирать со стола свои гнилые копыта. Мацуда позеленел. -- Может, помочь тебе? Под яростным взглядом Кадзи ноги медленно сползли со стола.

41

В эту ночь Чен наконец принял решение. Кадзи японец, и на него рассчитывать нельзя, он может защищать только японцев. Этот пампушечник с головой горшком прав -- бессмысленно угождать японцу, его доброжелательность всего лишь минутная прихоть. Пока будешь от него добра ждать, матушка помрет. Ночью разгулялся ветер, поднялась пыль. Удобный случай, никто ничего не увидит. Прокравшись к продовольственному складу, Чен тихонько постучал в окно конторки. Под окном на составленных вместе стульях спал рябой сторож. Они заранее уговорились, что сторож его впустит. Получилось не совсем гладко. Рябой нализался краденого спирта и беспробудно спал. Боязливо озираясь по сторонам, Чен с замирающим сердцем продолжал стучать. Наконец рябой продрал глаза и впустил Чена через окно. - Сегодня много не бери,-- заплетающимся языком бормотал сторож.-- Мацуда сердитый, с Кадзи поругался. Завтра будет придираться. - А вы пампушечнику не понесете? - Не твоя забота! -- в голосе рябого, всегда прикидывавшегося придурковатым, неожиданно прозвучали грозные нотки. Чен совсем оробел. -- Я-то думал, вы сами вынесете пампушечнику, а я уж у вас возьму себе маленько. А сам я не сумею вынести, боюсь. Рябой залился сиплым смешком. -- По подолам лазишь, а в мешок залезть боишься? Давай не разводи тут... бери да уматывайся. Вон фонарь на стене, зажги, да смотри, чтобы с улицы не было видно. Чен стал ощупью искать фонарь. Неловко шаря в темноте, он с грохотом опрокинул стул. -- Тише ты, болван! -- прикрикнул на него рябой. Снова стало тихо. Только сердце в груди у Чена колотилось так сильно, что, казалось, его удары слышны на улице. Зачем он сюда пришел? Не надо было приходить. Не надо! Рябой, бранясь себе под нос, зажег фонарь и прикрыл его огромной лапищей. Свет, просачивающийся меж пальцев, бросал на стены и потолок тени, уродливые, искаженные, страшные, как призраки. -- Вон дверь в склад. Иди, да поживей! Такому размазне второй раз сюда лучше не соваться. Спрятав фонарь под пиджак, Чен вошел в склад. Там было еще темнее. Тяжелый воздух был насыщен запахом отсыревшей плесневеющей муки. Неуверенно, ощупью Чен добрел до штабеля мешков с мукой. И тут ему вдруг стало до слез жалко себя и обидно за свою долю. На какое дело он идет! И все ради матушки! Уж лучше бы она померла... Чен боязливо пощупал один мешок. Полный, туго набитый мешок. И это прикосновение напомнило ему о мадам Цзинь. Пожалуй, если бы он пришел воровать муку для нее, он не трусил бы так... Мешок был зашит крепкими суровыми нитками. Надо распороть, потом зашить снова. Нет, на это он сейчас не способен. Забравшись на штабель, Чен снял верхний мешок и воткнул нож в середину второго. Это стоило ему такого напряжения, что казалось, будто силы его окончательно иссякли. Снова стало страшно, он боялся, что из-за мешка сейчас глянет лицо Кадзи, полное уничтожающего презрения: "Ты вор, хуже вора, Чен! Жалкий подонок. Ничтожество!" А за ним светлое личико Митико, впервые полное сурового осуждения: "Что вы делаете, господин Чен! Как я ошиблась в вас!" -- Чего ты там копаешься? -- раздалось снизу. Чена передернуло от страха. Он вцепился в мешок, чтобы не свалиться. -- Бери, сколько надо, да проваливай живо. Сейчас обход будет. Чен начал трясущимися руками пересыпать муку в мешок, принесенный с собой. Вдруг на чердаке раздался громкий дробный стук. -- Это крысы,-- пробормотал рябой. Переведя дыхание, Чен пересыпал еще несколько горстей. Но тут откуда-то поплыл, низко, по самой земле, странный, нечеловеческий, протяжный стон, обиженный и проклинающий в то же время. Чена бросило в дрожь. Этого он уже не мог вынести. Звук оборвался. С судорожной поспешностью Чен попытался взвалить верхний мешок на место и не мог -- не было сил. -- Ветер воет. Отдушина, видно, засорилась,-- услышал он спокойный голос рябого. Чен вышел из склада весь в холодном поту. Килограммов пять-шесть муки, только и всего. Выпуская его через то же оконце, рябой проворчал: -- Больше сюда не суйся. Такие обязательно завалятся. Чен немного успокоился и перевел дух. Надо было взять больше. - Э, такую мелочь никто и не заметит. Все равно японцы разворуют. - Ишь расхрабрился! Иди себе, иди,-- рябой вытолкнул его в окно.