Статьи и очерки

На островах Карибского моря (Куба, Ямайка, Гаити), в культуре народов и стран, возникших и обосновавшихся в его прибрежной зоне (Мексика, Никарагуа, Гватемала, Колумбия, Венесуэла) произошла встреча трех рас, трех культур: индейской, европейской и африканской, - сплав многих религий и верований, удивительный западно-восточный синтез. Вспомним также, что, помимо индейцев, потомков испанцев, - начиная с самых первых, попавших из одного Средиземноморья в другое вместе с Колумбом, - и негров, завозимых сюда бесконечным потоком из разных зон Африки, побывали здесь в разное время и обосновались французы, португальцы, голландцы, англичане, арабы. Наконец, Карибский бассейн стал местом встречи не только трех рас и трех цивилизаций, но и чуть ли не одновременным стыком, зачастую трагическим, патриархального общества и менталитета со средневековым, капиталистическим и социалистическим. Стоит ли удивляться, что место этого синтеза стало, по словам Гарсиа Маркеса, землей необузданного, горячечного воображения, землей химерического и галлюционирующего одиночества.

В одном из интервью Гарсиа Маркес сказал, что приверженность карибского мира к фантастике окрепла благодаря привезенным сюда африканским рабам, чье безудержное воображение сплавилось с воображением индейцев, живших здесь до Колумба, а также с фантазией андалусцев и верой в сверхъестественное, свойственной галисийцам. Источники мифологизма гватемальца Астуриаса, кубинца Карпентьера, мексиканца Рульфо или колумбийца Гарсиа Маркеса, которых были лишены такие писатели Ла-Платы, как Кортасар или Онетти, - культура индейцев майя и ацтеков и негритянско-мулатского населения Антильских островов, бытовой народный католицизм. Все они осуществили мифологизацию житейских ситуаций, типов и даже языка того народа, к которому принадлежали. Однако общий мифологический фон не стирает различий. Так, питательная среда чудесной реальности Гарсиа Маркеса - бытовое "магическое" сознание, формируемое местными и семейными поверьями, устными рассказами, "молвой", а не освященное многовековой традицией, легендами и мифами, как у Астуриаса.

"Сто лет одиночества" - это целостное литературное свидетельство всего, что так или иначе затрагивало меня в детстве. В каждом герое романа есть частица меня самого", - признавался Гарсиа Маркес. Еще, пожалуй, существеннее, что в воспоминаниях детства - истоки правдоподобной фантастике писателя, его удивительной способности рассказывать невероятные веши с естественным выражением лица. В высшей степени красноречивы воспоминания Гарсиа Маркеса об одной из его тетушек: "Это была необыкновенная женщина. Она же - прототип героини другой странной истории. Однажды она вышивала на галерее, и тут пришла девушка с очень необычным куриным яйцом, на котором был нарост. Уж не знаю почему, этот дом был в селении своего рода консультацией по всем загадочным делам. Всякий раз, когда случалось что-то, чего никто не мог объяснить, шли к нам и спрашивали, и, как правило, у тети всегда находился ответ. Меня восхищала та естественность, с которой она решала подобные проблемы. Возвращаюсь к девушке с яйцом, которая спросила: "Посмотрите, отчего у этого яйца такой нарост?" Тогда тетя взглянула на нее и ответила: "Потому что это яйцо василиска. Разведите во дворе костер". Костер развели и сожгли это яйцо. Думаю, эта естественность дала мне ключ к роману "Сто лет одиночества", где рассказываются вещи самые ужасающие, самые необыкновенные, с тем же каменным выражением лица, с каким тетя приказала сжечь во дворе яйцо василиска, которого она себе не могла даже вообразить"(*1).

На вопрос, заданный в 1979 году в редакции журнала "Латинская Америка": "Во что вы верите: в магический реализм или в магию литературы?", - Гарсиа Маркес ответил: "Я верю в магию реальной жизни". Ответ абсолютно точный, одновременно сближающий писателя с его современниками и единомышленниками, создателями магического реализма или заклинателями слов, чародеями вымысла, и показывающий его уникальное место в общем потоке. Реальная жизнь магии реальной жизни - по-видимому, так могла бы быть определена задача, которую писатель перед собой поставил. Однако начинал он в ранних рассказах сборника "Глаза голубой собаки" с чистой магии, которую вскоре сменила ориентация в повестях "Палая листва", "Полковнику никто не пишет" и "Недобрый час" на реальную жизнь без каких бы то ни было писательских ухищрений.

Эпоха диктует писателю свои законы - идеологические, эстетические, тематические, жанровые. Однако не только незнание законов не избавляет от наказания за их нарушение, но и знание этих законов вовсе не обязывает, коль скоро речь идет о великом писателе, к неукоснительному их соблюдению. Становление Гарсиа Маркеса как писателя совпало с эпохой виоленсии (насилия) в истории его страны, долгих лет полицейского разгула, столь типичного для диктаторских, военных режимов Латинской Америки. Сказывалось и наследие банановой лихорадки, хищнической деятельности в Колумбии, да и в других странах Карибского бассейна американской Юнайтед фрут компани. Банановая лихорадка нагнала в такие городки, как родная писателю Аракатака - Макондо его книг - "палую листву", отребье, человеческую гниль. Насилие и беззакония - питательная среда всеобщей озлобленности, которая постепенно сливалась в единый "хор озлобленных людей", как применительно к повести "Недобрый час" писал Марио Бенедетти. Между тем Гарсиа Маркес не раз подчеркивал, что его интересует не "становление инвентаря мертвецов и описание методов насилия", а "корни этого насилия, причины этого насилия и прежде всего последствия насилия для тех, кто выжил". Природа его таланта такова, что он отразил не столько сами беззакония, сколько этот единый хор недоброго сознания, раз и навсегда вошедший в его творчество.

Талантливый провинциальный юноша становится репортером, реагируя в своих очерках на происходящее, но вместе с тем, параллельно, начитывая западноевропейских и американских авторов (Кафка, Вирджиния Вулф, Фолкнер), прививавших иммунитет против прямой ангажированности. В то же время работа репортером прививала вкус к лаконизму - в стиле мышления, в построении фразы и в выборе жанров. Такие маленькие шедевры Гарсиа Маркеса, как рассказ "Искусственные розы" или повесть "Полковнику никто не пишет" прекрасное тому подтверждение.