Рассказы

Регз утвердительно кивнул головой.

— Когда у нас пекут пироги, — продолжал Пип, — мы с Регзом всегда сидим на кухне. Мне дают чашку, а ему ложку и сбивалку для яиц. Интереснее всего бисквит… Его делают из одной пены…

Он сбежал на лужайку по ступенькам веранды, нагнулся, уперся ладонями о землю, оттолкнулся и чуть было не встал на голову.

— Лужайка неровная, — сказал он. — Чтобы встать на голову, место должно быть ровное. Дома я на голове обхожу вокруг баобаба. Правда, Регз?

— Почти, — сказал Регз не очень уверенно.

— А ты встань на голову на веранде. Здесь совсем ровно, — посоветовала Кези.

— Ишь ты, умница. Это можно делать только на мягком. Потому что если дать толчок чуть посильнее и перевернуться, то в шее что-то щелкнет, и она сломается. Мне папа сказал.

— Ну, давайте поиграем во что-нибудь, — предложила Кези.

— Очень хорошо, — быстро согласилась Изабел. — Мы будем играть в больницу. Я буду милосердной сестрой, Пип может быть доктором, а ты, Лотти и Регз — больными.

Лотти не захотела так играть: прошлый раз Пип что-то засунул ей в горло, и ей было ужасно больно.

— Пф! — презрительно усмехнулся Пип. — Чуть побрызгал соком из мандариновой корочки…

— Ладно, давайте играть в дочки-матери, — сказала Изабел. — Пип будет папой, а вы нашими дорогими детками.

— Терпеть не могу играть в дочки- матери, — заявила Кези. — Ты всегда сначала заставляешь нас идти в церковь парами, потом ведешь обратно домой и укладываешь спать.

Вдруг Пип вытащил из кармана грязный носовой платок.

— Снукер! Сюда, сэр! — позвал он. Но Снукер поджал хвост и, по обыкновению, попытался улизнуть. Пип вскочил ему на спину и сжал коленями.

— Подержи ему голову, Регз, — скомандовал он, обвязывая голову пса носовым платком так, что на макушке у Снукера появился смешной узел.

— Зачем это? — спросила Лотти.

— Чтобы приучить уши расти ближе к голове. Поняла? — объяснил Пип. — У всех бойцовых собак уши стоят. А у Снукера они немного мягковаты.

— Да, — сказала Кези. — Они у него всегда вывернуты наизнанку. Терпеть не могу такие уши.

Снукер лег на землю и сделал слабую попытку сорвать платок лапой, но, убедившись, что из этого ничего не выйдет, поплелся вслед за детьми, горестно вздрагивая.

По тропинке медленно шел Пэт; в руке он держал поблескивающий на солнце топорик.

— Пошли со мной, — сказал он детям, — Я покажу вам, как ирландские короли рубят головы уткам.

Дети попятились — во-первых, они ему не верили, а во-вторых, маленькие Трауты никогда раньше не видели Пэта.

— Пошли, пошли, — манил Пэт, улыбаясь и протягивая Кези руку.

— Головы настоящим уткам? Которые пасутся на лугу?

— Ну да, — сказал Пэт.

Кези вложила свою руку в его грубую, сухую ладонь, и Пэт, засунув топорик за пояс, протянул другую Регзу. Он любил малышей.

— Раз будет кровь, мне, пожалуй, лучше держать Снукеру голову, — заявил Пип, — потому что от вида крови он становится как бешеный. — Он побежал вперед и поволочил за собой Снукера.

— Как ты думаешь, нам можно пойти? — шепотом сказала Изабел. — Ведь мы не спросились.

В конце фруктового сада в изгороди была прорублена калитка. По другую ее сторону, с крутого берега можно было спуститься к мостику, перекинутому через ручей; а стоило перейти на другой берег и подняться вверх, как вы уже были на пастбищах. На первом из них стояла старая маленькая конюшня, превращенная в птичник. Птица разбредалась далеко, по всему пастбищу, до самой ямы, где была свалка, но утки держались поближе к протекавшей под мостом речке.

Высокие деревья, покрытые красными листьями, желтыми цветами и гроздьями черных ягод, нависали над водой. Местами речка была широкой и мелкой, но кое-где она образовывала глубокие маленькие водоемы, пенящиеся у краев и усеянные дрожащими пузырьками. Эти-то водоемы и были излюбленным местом белых уток, которые плавали и кормились вдоль поросших водорослями берегов.

Выпятив свои ослепительно белые грудки, они плавали все взад и вперед, а под ними плавали вниз головой другие утки с такими же ослепительно белыми грудками и желтыми клювами.

— Вот она, наша ирландская флотилия, — сказал Пэт. — Посмотрите только на старого адмирала: шея у него зеленая, а на хвосте — флагшток.

Вытащив из кармана горсть зерна, Пэт двинулся к птичнику. Он шел неторопливо, надвинув на глаза соломенную шляпу с продавленной тульей.

— Уть! Уть-уть-уть-уть-уть, — звал Пэт.

— Кря! Кря-кря-кря-кря, — отвечали утки, подплывая к берегу. Хлопая крыльями и карабкаясь вверх, они потянулись за ним длинной, покачивающейся из стороны в сторону вереницей. Он манил их, делая вид, что бросает зерно, потряхивая им в руке, и звал до тех пор, пока они не окружили его белым кольцом.

Заслышав издали громкое кряканье, другие птицы тоже сбежались со всех сторон; вытянув шеи, распустив крылья, по-птичьему смешно ставя внутрь лапы, они мчались по лужайке, бранясь на ходу.

Тогда Пэт рассыпал зерно, и жадные утки стали хватать его. Быстро наклонившись, Пэт схватил двух уток, зажал их под мышками и широкими шагами пошел к детям. При виде дергающихся из стороны в сторону голов и круглых глаз дети испугались — все, кроме Пипа.

— Ну, ну, глупыши, — закричал он, — они же не могут укусить! Зубов-то у них нет. У них есть только вот эти две дырочки в клюве, чтобы дышать.

— Хочешь подержать утку, пока я кончу с другой? — спросил Пэт.

Пип выпустил Снукера.

— Я? Я? Давайте ее сюда. Пусть барахтается сколько хочет. Я не боюсь.

Он даже застонал от удовольствия, когда Пэт положил ему на ладони мягкий белый комок.

У дверей птичника стояла старая деревянная колода. Схватив утку за ноги, Пэт бросил ее плашмя на колоду, и почти в то же мгновение топорик опустился и голова утки отлетела в сторону. Кровь струей хлынула на белые перья и на руки Пэта.

Когда дети увидели кровь, они перестали бояться. Они столпились около Пэта и завизжали. Даже Изабел прыгала и кричала: «Кровь! Кровь!» Пип совсем забыл о своей утке. Он просто швырнул ее в сторону и с криками «Я видел! Видел!» стал носиться вокруг деревянной колоды.

Регз, белый как бумага, подбежал к утиной головке, вытянул палец, словно хотел потрогать ее, отпрянул назад и затем снова вытянул палец. Он весь дрожал.

Даже Лотти, испуганная маленькая Лотти, начала смеяться и, указывая на утку, кричала: «Смотри, Кези! Смотри!»

— Глядите! Глядите на утку! — заорал Пэт. Он положил безголовое туловище на землю, и оно начало двигаться; из того места, где раньше была голова, длинной струей текла кровь. Утка беззвучно пятилась к крутому берегу ручья. Это было чудо из чудес.

— Видите? Видите? — пронзительно вопил Пип. Он бежал вместе с девочками, дергая их за передники.

— Она совсем как паровоз. Смешной маленький паровозик! — взвизгнула Изабел.

Но вдруг Кези подбежала к Пэту, обхватила его ноги ручонками и изо всех сил стала биться головой о его колени.

— Поставь на место голову! Поставь назад голову! — кричала она.

Он наклонился, стараясь поднять ее, но она не отпускала его ног, не отнимала голову. Она судорожно цеплялась за него и, рыдая, повторяла: «Поставь назад! Поставь назад!» — пока ее крик не перешел в громкое иканье.

— Все уже. Она уже упала. Умерла, — сказал Пэт.

Пэт взял Кези на руки. Ее шапочка сбилась на затылок, но Кези все равно прятала от Пэта лицо; уткнувшись носом ему в ключицу, она крепко обняла его за шею.

Дети перестали кричать так же внезапно, как и начали. Они окружили мертвую утку. Регз теперь уже не боялся ее головы. Он опустился на колени и погладил ее.

— Голова, наверно, еще не совсем умерла, — сказал он. — Как вы думаете, она будет жить, если я дам ей воды?

Но Пип грубо оборвал его:

— Эх ты! Младенец! — Он свистнул Снукера и пошел прочь.

Когда Изабел подошла к Лотти и взяла ее за руку, Лотти вдруг вырвалась.