Семья Буссардель

Сделав над собой усилие, она попробовала прислушаться к разглагольствованию Викторена. Его зычный голос болезненно отзывался у нее где-то в темени. "Ну вот, - думала она, - голова все-таки разболелась". Решив бороться, не давать разрастись боли, она велела позвать горничную и шепотом приказала ей принести ментоловый карандаш и антимигрин.

- Пожалуйста, не сравнивайте Панамский канал с Суэцким, - говорил в эту минуту Викторен. - В условиях прокладки нет ничего общего, ровно ничего! Тут что ни участок - совершенно разная земля!

Амели как завороженная смотрела на него. Она знала теперь, что Викторен был чужим в семье Буссарделей, и вот сейчас он произнес их священные слова: "участки", "земля". И вдруг ей пришла мысль: "Да ведь он теперь походит на Буссарделей".

Видя изумленное выражение ее лица, свекор решил, что она восхищена осведомленностью Викторена. Амели почувствовала, что за ней наблюдают, глаза ее встретились с глазами свекра, и ее потрясла счастливая улыбка старика.

Она попросила Оскара, сидевшего по левую ее руку, налить ей воды и выпила весь стакан. "А голова болит все сильнее, и кажется, жар у меня, думала она. - Уйду потихоньку в зимний сад и, пока мужчины курят, посижу там четверть часа... Может быть, легче станет". Подали жареных уток в кровяном соусе. Госпожа Буссардель, снова вспомнив о своих хозяйских обязанностях, взглядом напомнила метрдотелю, что это блюдо нельзя подавать на "младший стол"; для молодежи предусмотрены были жареные цыплята. На больших семейных обедах стол для молодежи накрывали в бильярдной, между бильярдом и широким окном, и почти всегда там председательствовала бабушка Жюли Миньон - кумир юных Буссарделей. В распахнутую настежь дверь оттуда доносились веселые возгласы и взрывы звонкого смеха; Амели прислушивалась, материнскому ее слуху было так приятно различать в общем хоре любимые голоса: голос ее Теодора, ее Фердинанда, ее Эммы и даже тоненький голосок маленькой Луизы, которая теперь чувствовала себя так же хорошо, как и старшие. Все дети, которых Амели родила от Викторена, отличались цветущим здоровьем.

И тут вернулись мысли, ставшие наваждением: "Но ведь они не Буссардели. Кто же они? Кем их признают?.. Они - мои. Мои дети! Уж этого-то, во всяком случае, не смогут оспаривать. Мне не трудно будет добиться, чтобы брак признали недействительным и детей отдали мне. А благодаря дорогой моей крестной я достаточно богата, чтобы самой содержать и себя и своих деток... Но какая участь их ждет!.."

- Что с вами, Амели? - спросил свекор. - Лицо у вас осунулось? Вам нездоровится?

- Просто мигрень. Не беспокойтесь... - и, заставив себя улыбнуться, добавила: - папа...

На следующее утро ей пришлось отправиться на улицу Нотр-Дам-де-Шан подготовить тетю Лилину к вступлению нанятой сиделки в свои обязанности. Женщина эта произвела на Каролину Буссардель наилучшее впечатление, и поэтому Амели могла обрисовать ее больной старухе в самых лестных выражениях; но тетя Лилина, не видевшая племянницы со дня своих вынужденных признаний, не ответила на приветствие Амели и, не проявляя никакого интереса к предстоящей перемене, сидела в кресле вялая, унылая,

- А кроме того, тетушка, - сказала ей Амели, - я хочу еще поговорить с вами относительно того разговора, который был у нас с вами позавчера. О Викторене... Вы, конечно, помните, тетушка. Помните?

Старуха сидела молча, полузакрыв глаза, и как будто не слышала ее, но Амели чувствовала, что она насторожилась.

- Так вот, тетушка. Хочу еще раз заверить вас, что вы можете быть спокойны. Я вас не выдам, никому не скажу, что это вы все сообщили мне.

Тетя Лилина сидела, как кукла.

- Тетушка, вы меня слышали, не правда ли?

И, теряя терпение, госпожа Буссардель встала, собираясь уйти.

- Вы слышали мои слова, я это прекрасно знаю, Прошу извинить меня, но мне пора домой.

Тетя Лилина открыла глаза и захныкала!

- Дитя мое...

- Что, тетушка?

- Я хочу, крыжо... крыжовенного варенья!

- Как! Вам же только что давали после завтрака - две большие ложки с бисквитами, размоченными в молоке!

- Еще... Еще хочу варенья!

- Нет, нет. Вам это вредно. Желудок расстроится.

В мутном, сонном и равнодушном взгляде параличной старухи вдруг блеснул гнев, она еще раз пробормотала: "Хочу варенья!" - и вдруг захохотала и заплакала, казалось, без всякой причины, что с ней случалось иногда после второго удара.

- Ну хорошо, хорошо, вам дадут варенья, - помолчав, сказала госпожа Буссардель.

В передней она велела старушке горничной постараться в этот день не противоречить больной и ничем ее не раздражать.

Вскоре состоялся вечер в честь трех конфирмантов. Амели снова увидела собравшуюся вокруг нее семью, с которой судьба соединила ее обманным родством. Перед ее глазами было сложное сооружение, в котором все так хорошо было пригнано, так крепко соединено, что каждая отдельная его часть держалась в равновесии благодаря другим, каждая имела свое значение и способствовала прочности целого.

Затем началась подготовка к празднеству, которое задумал устроить ее свекор. Все эти хлопоты в достаточной мере оправдывали госпожу Буссардель, которой некогда было навещать тетю Лилину. А впрочем, разве теперь у больной не было превосходной сиделки? Как-то раз Амели была в своей теплице, отмечая по толстой тетради с адресами знакомых, кого надо пригласить на предстоящий раут, - она по-прежнему любила свой зимний сад, хотя камелии и кактусы плохо в нем прижились. Вдруг ей доложили, что приехала госпожа Миньон. Амели, совсем не ожидавшая ее, тотчас вышла к ней в гостиную.

Госпожа Миньон, по-видимому чем-то взволнованная, встала ей навстречу.

- Пройдемте в ваш будуар, Амели. Мне надо поговорить с вами о серьезных делах. А сюда ведь может прийти кто угодно...

Когда они поднялись в уютную комнату с лепными украшениями, изображавшими музыкальные инструменты, она потребовала:

- Заприте дверь на ключ.

И рухнула в кресло. Амели села на краешек стула, напряженно выпрямившись, и, сдвинув брови, смотрела на нее.

- Я к вам прямо от сестры, - сказала госпожа Миньон и, всплеснув руками, добавила: - Ах, что она мне наговорила!