Семья Буссардель

- Я ничему не удивляюсь. Я надеялась, что моя просьба будет уважена, но быстро поняла свое заблуждение. Все же благодаря своему "бегству", как вы это называете, мне удалось пробыть двое суток в одиночестве и поразмыслить этого было для меня достаточно, чтобы все обдумать и принять решение.

Свекор, учтиво слушавший ее, сделал жест, ясно означавший: "Не так быстро. Зачем спешить?" Но Амели успела сказать то, что хотела.

- Кроме того, - продолжал Буссардель, насколько я мог понять из слов старика Жермена, с которым мы беседовали всю дорогу, - госпожа Клапье младшая сочла уместным присоединиться к моим сестрам, а вы отослали ее обратно. Если это верно, весьма признателен.

- По правде говоря, отсылая отсюда госпожу Клапье, я нисколько не думала о вас.

- Разумеется, разумеется. Но мне это пошло на пользу, и это, кстати, доказывает, что наши с вами интересы совпадают...

"Интересы, расследование, дело - вон какими словами он говорит о человеческой душе", - думала Амели. А Буссардель продолжал:

- Но, в конце концов, все это имеет лишь второстепенное значение. Перейдем к сути дела. Я не могу дальше вести разговор, пока не сделаю заявления тягостного для меня, но необходимого, ибо мой долг перед вами сказать правду. Я порицаю Викторена.

По-видимому, он ждал, что слова эти произведут большое впечатление на сноху; но, казалось, они мало тронули Амели. Она посмотрела ему прямо в глаза.

- Простите, - сказала она дрогнувшим голосом, - я хочу задать вам один вопрос. Знали вы, что ваш сын встречается по ночам с этой женщиной в спальне Амори?

- Я?! - воскликнул он, приложив руку к сердцу.

- Можете вы дать честное слово, что вам это не было известно?

- Даю честное слово, Амели!

"Неужели лжет?" - думала она.

- Да как вы могли заподозрить, дорогое дитя?

- После того, что случилось, мой долг, мой непререкаемый долг перед собою, перед моими детьми - подозревать всех и вся! Однако я принимаю к сведению, что вы не отрицаете вины Викторена, то есть бесспорного факта его преступных отношений с моей служанкой, под моей кровлей в нескольких шагах от моей спальни.

Буссардель сделал уклончивую гримасу.

- Да, я действительно не отрицаю... - Очевидно, этот материальный факт казался ему незначительным. - Но я вижу, что вы придаете слишком много значения обстоятельствам. Место, время, соседство, личность женщины - разве это увеличивает тяжесть проступка?

- Что?

- Ну да. В конце концов, Амели, ведь вы же закрывали глаза на постоянные отлучки Викторена.

- Закрывала глаза? - в негодовании воскликнула Амели. - Да неужели вы так плохо меня знаете?

Она встала, сделала несколько шагов, повернулась спиной к Буссарделю; по движениям ее руки он догадался, что она вытирает слезы. Потом она повернулась к нему.

- Я действительно видела, что Викторен уходит из дому по вечерам, но я видела также, что его родные, его отец одобряют это. Я поэтому воображала, что он ходит в клуб, на какие-то свои мужские собрания, может быть, даже играет в карты, - я и на это была согласна. Как могла я думать, что предлоги, которые он выставлял и которые вы спокойно выслушивали, были ложью, договоренностью между вами? Так вы полагали, что я снисходительная жена? Да? Но я-то уж никак не думала, что вы его сообщники. Только три дня назад у меня спала пелена с глаз: я припомнила некоторые сцены, слова, взгляды, все странности, которые начались уже давно, и я поняла, что мое несчастье насчитывает долгие годы.

- Но, бедная моя детка, ведь это участь всех жен! Организм мужчины имеет определенные потребности, и тут уж ни вы, ни я ничего поделать не можем. Вы же знаете жизнь, черт возьми! У вас четверо детей!

- Вы меня просто изумляете, папа! Я не думала, что мы так расходимся с вами во взглядах. И боюсь, что вы плохо знаете женщин.

Буссардель улыбнулся.

- Я хочу сказать, таких женщин, как я, - добавила она со свойственной ей простотой и естественностью. - Я произвела на свет четырех детей, но от этого не перестала думать и чувствовать как порядочная женщина... Послушайте, - сказала она, повысив голос, и решительный ее вид произвел впечатление на противника, - не рассчитывайте взять меня измором в этом словопрении. С моей стороны будет гораздо честнее сразу же сказать, какое

У нее все дрожало внутри, когда она дерзнула произнести эти слова, но свекор в ответ только пожал плечами. "Как я наивна! Он про это уже знает. Амори предупредил его". От этой неожиданности она сникла, но тотчас оправилась.

- Если бы я думала только о себе, может быть, решение мое было бы менее твердым. Быть может, я снесла бы это унижение и исполняла бы прежнюю роль на глазах слуг, которые все знают, в кругу родных, которым все известно, и знакомых, для которых я неведомо для себя, быть может, стала посмешищем. Но меня мучает не рана, нанесенная моей гордости. И даже не отвращение.

- А что же именно?

- Забота о моих детях, - сказала она с полнейшей искренностью. - Вы о них не подумали? Разве я не обязана уберечь их от влияния такого отца? Викторен не исправится, я поняла это. Представьте же себе, что станется с умом и сердцем ваших внуков, когда эти невинные дети подрастут, будут видеть, наблюдать, понимать? Ведь Теодору уже девятый год, не забывайте этого.

- Ваши рассуждения просто нелепы! Вы сами-то подумали, какая у ваших детей будет жизнь, когда их поделят между отцом и матерью.

- Нет, не поделят. Я потребую, чтобы всех четверых оставили при мне. И я добьюсь этого.

- Посмотрим!

Мгновенно ей вспомнились некоторые оговорки, сделанные адвокатом, тогда она не обратила на них внимания, - оговорки, касавшиеся возможного отрицания причин к разводу, которые она выставит, и необходимости предвидеть средства защиты со стороны ответчика.

Наступило молчание. Время шло. Буссардель встал и налил себе воды в стакан. У Амели пересохло во рту от духоты, от волнения и от того, что пришлось много говорить; но она, не проглотив ни капли воды, села и заставила себя сидеть неподвижно, словно надеясь таким образом лучше сохранить свою энергию. Она чувствовала, что ей понадобятся все силы, борьба еще не кончена. Буссардель походил по комнате, подкрутил фитиль у лампы, потом подошел к окну.