Любовь по-французски

– Итак, благородные дамы, мы видим, что чрезмерная любовь приводит к несчастью.

– Что мне больше всего нравится в этой истории, – сказал Симонто, – так это то, что оба они любили друг друга одинаково страстно: когда дворянин этот умер, подруга его не захотела без него жить. И если бы Господь послал мне такую женщину, я уверен, что полюбил бы ее так, как никого еще не любил.

– А мне все же кажется, – сказала Парламанта, – что вы не будете так ослеплены любовью и подумаете о том, чтобы сначала перевязать себе руку, чего этот человек не сделал. Прошло ведь то время, когда мужчины готовы были совсем о себе забыть ради дам.

– Да, но не прошло время, когда дамы забывают о жизни своих кавалеров и думают только о наслаждении.

– По-моему, на свете нет такой женщины, – сказала Эннасюита, – которая могла бы радоваться смерти мужчины, будь он даже ее злейшим врагом. Но уж если мужчины решаются убивать себя, дамы не могут их от этого уберечь.

– Да, но та, которая отказывает в куске хлеба человеку, умирающему от голода, этим его убивает, – сказал Сафредан.

– Если бы ваши просьбы были столь же основательны, – сказала Уазиль, – как просьба нищего, который молит о самом необходимом, то со стороны дам было бы непомерной жестокостью отказать вам. Но боже сохрани! Недуг этот убивает только тех, кто и без него умер бы очень скоро.

– А по-моему, госпожа моя, – сказал Сафредан, – нет потребности большей, нежели эта: она заставляет позабыть обо всех остальных, ибо, когда человек сильно любит, ему не нужно ни хлеба, ни другой еды, а только один взгляд, одно слово любимой женщины.

– Если бы вас заставили поголодать и не дали вам еды, вы заговорили бы по-другому, – сказала Уазиль.

– Уверяю вас, – воскликнул Сафредан, – что плоть человека может не выдержать, но чувство и воля выдержат всегда.

– Так, стало быть, – сказала Парламанта, – Господь оказал вам большое благодеяние, послав туда, где любовь приносит вам так мало радости, что приходится искать утешение в еде и питье. А делаете вы это с таким усердием, что вам следовало бы благословлять Бога за столь сладостную жестокость.

– Мне столько довелось испытать настоящих страданий, – сказал Сафредан, – что я уже начинаю благословлять те муки, на которые жалуются иные.

– Скажите, а может быть, ради того чтобы слушать наши сетования, вам приходится отказывать себе в обществе, которое вам приятно и где вы являетесь желанным гостем, – сказала Лонгарина, – нет ведь ничего более досадного, чем навязывать кому-то свои чувства.

– Но предположите только, – воскликнул Симонто, – что жестокая дама…

– Знаете что, если мы станем слушать до конца все, что захочет высказать Симонто, а вопрос этот особенно затрагивает его, – сказала Уазиль, – мы придем только к самому концу вечерни. Давайте лучше возблагодарим Господа за то, что день этот у нас прошел без больших разногласий и споров.

Она поднялась с места первая, и все остальные последовали за ней. Но Симонто и Лонгарина все еще продолжали спорить – и так нежно, что, не прибегая к шпаге, Симонто одержал победу, доказав, что сильная страсть и есть насущная потребность. Разговаривая так, они вошли в церковь, где их поджидали монахи. После вечерни все отправились ужинать, и ужин их состоял не только из хлеба, но и из речей, ибо разговор свой они продолжали все время и встали из-за стола только тогда, когда Уазиль сказала, что пора отдыхать, что рассказы, которыми они заполнили эти дни, были очень интересны и она надеется, что и шестой день не уступит первым пяти, ибо невозможно даже выдумать истории более занимательные, чем те истинные происшествия, которые рассказывали в их компании.

Но Жебюрон заметил, что, пока мир будет существовать, будут все время совершаться разные происшествия, стоящие того, чтобы их запомнить

– Коварство людей всегда остается таким, каким оно было, – сказал он, – как и добродетель людей добрых. Покуда коварство и доброта будут царить на земле, всегда будет совершаться нечто новое, хотя и написано, что ничто не ново под солнцем. Что же до нас, то мы ведь не были приглашены на тайный совет к Господу Богу, – мы не знаем первопричины всего, и поэтому все, что создается вновь, кажется нам тем более восхитительным, чем менее мы сами склонны или способны что-либо сотворить. Поэтому не бойтесь, что дни, которые последуют за этими, окажутся менее интересными, чем прошлые, и со своей стороны подумайте о том, чтобы хорошо исполнить свой долг.

Уазиль сказала, что она полагается на Господа, и, благословив их, пожелала всем спокойной ночи. На этом все разошлись по своим комнатам, и окончился пятый день.

Некоторые из прекрасных историй о любовных и прочих похождениях, рассказанных А.Д.С.Д

В провинции Пуату проживал один аббат, имени которого я не назову как из уважения к нему самому, так и к его репутации всеми почитаемого святого человека. Этот святоподобный отец, порастреся все статуты святой веры, от них сохранил лишь монашеское одеяние. К тому же он заботливо ублажал и питал свою особу (вкупе с остальными монахами), соблюдая пост разве что во время службы, и во весь опор несся от обедни к обеду, так что, следуя старинной пословице, не столько он молился, сколько стол у него от всевозможной снеди ломился. А после трапезы, дабы продлить удовольствие, услаждал он себя некоторое время музыкой, если сразу не впадал в спячку. Вакх и Церера, столь свободно доступ находившие к плоти нашего монаха, указали туда путь и Венере, и богиня, завладев сей откормленной плотью, так разожгла жирные монашьи внутренности, что, позабыв о холоде заутрень, преподобный поджаривался на сковородке похоти и стал уподобляться козлу, по лесам гоняющемуся за козами.

Подстрекаемый богинею красоты и грации, аббат возжаждал любви прекрасных дам, увлекаясь мирским больше, нежели это было разумно; и, забросив своих монахов, стал искать общества кавалеров и дам, живущих по соседству с аббатством, – он держал для них открытый и обильный дом, где не прекращались празднества и пиршества, и, сведя короткое знакомство с дамами, дабы удовлетворить сжигающее его желание, выбрал среди них одну – замужнюю, приветливую и пригожую, но, наметив ее себе в любовницы, оказывал ей, однако, весьма почтительный прием и так был хитер, что, глядя на эту благообразную образину, никому и невдомек было, на кого он точит зубы. Дама, которая была женщиной порядочной, хорошо воспитанной и нрава весьма кроткого, обращалась с ним, равно как и с другими, приветливо и радушно, в чем монах, распаленный под своею рясой, усмотрел уже свою победу. И еще до того, как обратиться к ней с предложениями, каковые влекут за собой либо согласие, либо отказ, он не забывал посещать ежедневно ее супруга, одалживать ему денег и оказывать множество других услуг под предлогом близости его земель к владениям аббатства. Так что сей дворянин, не подозревая, что всем этим обязан жене, весьма большую пользу извлекал из такого знакомства для своего дома и в недолгий срок уладил все давние свои распри с монастырем. Кончилось дело тем, что аббат, жаждущий поскорее отведать плодов своих благодеяний, изъяснился перед дамою в своем вожделении к ней.

Благонравная дама, выслушав его околесицу (которую я не берусь здесь приводить, дабы мое повествование не слишком разило похотливым монахом), дала ему такой ответ, какого и следовало при ее благонравии ожидать. И поскольку сие признание ее разгневало и уязвило, то она, любя мужа и не желая его и себя бесчестить, наотрез отказалась посещать монастырь. Дворянин же, напротив, весьма был привязан к аббату, ничего не подозревал и, частенько получая приглашение прийти с женой, заставлял ее сопровождать себя, не желая ничем обидеть приятного соседа, от которого он видел столь много милостей.

Убедившись, что супруга сердит ее неповиновение, дама принуждена была объявить ему о любезном предложении преподобного отца, чем весьма супруга изумила, и он, смекнув наконец, чему обязан был монашескими милостями, сказал своей жене: