И плывет корабль

35. САЛОН-БАР "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ

Маэстро Альбертини собрал в большом салоне всех певцов и держит перед ними речь.

- Ну что ж, думаю, вы тоже не вполне удовлетворены вчерашней репетицией реквиема... Когда исполняется реквием в память об Эдмее, тут, думаю, одних ваших способностей и вашей техники мало... вы должны стремиться вложить в свое исполнение всю благодарность великой артистке, ведь мы так ее любили, и она действительно самая великая певица всех времен.

Ильдебранда Куффари лишь опускает свои длинные ресницы.

- Ты готова, Ильдебранда?

Куффари дважды повторять не надо: она сразу начинает петь.

Музыкальная фонограмма

А вот Руффо Сальтини почему-то замешкалась и шепотом спрашивает у Фучилетто:

- Что это за странный запах?

Фучилетто, раздувая ноздри, принюхивается.

36. ВЕРХНЯЯ ПАЛУБА. ДЕНЬ

На палубе вся свита богача египтянина возносит молитвы аллаху.

С противоположной стороны стоят юная красавица Доротея и Орландо, который, несмотря на свой почтенный возраст, явно взволнован тем, что они наконец остались наедине.

Небо и море подернуты желтоватым маревом: солнце клонится к закату.

ОРЛАНДО. Сколько мне лет?

ДОРОТЕЯ. Что вы сказали? Я не поняла.

ОРЛАНДО. Так сколько же?

ДОРОТЕЯ. Ах! Право, не знаю, я совершенно не умею угадывать возраст...

ОРЛАНДО. Ну попробуйте же, не бойтесь! (С комичной томностью откидывается на перила фальшборта.) Скажите хоть, на сколько я выгляжу, ну, смелее...

Доротея смущенно хихикает; похоже, и она бессознательно увлеклась этой игрой в ухаживание.

ДОРОТЕЯ. Просто не знаю... Наверно, столько, сколько моему папе.

ОРЛАНДО. Гм. А сколько лет вашему папе?

ДОРОТЕЯ. О, мой папа для меня всегда молод...

Орландо польщен, но и разочарован.

Девушка замечает приближающихся родителей.

ДОРОТЕЯ. Простите... Мама!

Она идет навстречу матери и отцу, прогуливающимся под ручку по палубе. Родители встречают ее ласково и заботливо.

МАТЬ ДОРОТЕИ. Детка, что же ты так... Пойди возьми накидку...

ДОРОТЕЯ. Мне не холодно, мама!

МАТЬ ДОРОТЕИ. Как только солнце садится, сразу становится сыро...

Орландо с умиленной улыбкой следит за этой сценой. Но вот все трое направляются в его сторону, и отец Доротеи, обращаясь к жене и дочери, говорит:

- Вы только полюбуйтесь на эти краски, дорогие мои... Да, всякий закат несет на себе печать божественности.

На пороге салона появляется Руффо Сальтини, которую преследует какой-то неприятный запах, она хочет закрыть стеклянную дверь. Между тем отец Доротеи уже подошел к репортеру, стоящему у фальшборта.

ОТЕЦ ДОРОТЕИ. Я, синьор Орландо, по субботам целый день занимаюсь живописью... Не знаю, что бы я отдал, лишь бы написать картину, подобную вот этой. Но разве можем мы тягаться с самим Творцом?

МАТЬ ДОРОТЕИ. Какая прелесть!

Из салона доносится голос маэстро Альбертини:

- Спасибо, Ильдебранда, достаточно. Теперь мне хотелось бы повторить "Domine Deus".

Орландо пользуется удобным предлогом, чтобы ускользнуть:

- О, там репетируют... Простите, пойду-ка взгляну...

С этими словами он удаляется в сторону бара.

ГОЛОС МАЭСТРО АЛЬБЕРТИНИ. Лепори, становитесь здесь, рядом с Фучилетто.

Подойдя к окнам салона-бара, Орландо видит поющих дуэтом Лепори и Фучилетто.

Музыкальная фонограмма

Обернувшись к нам, Орландо поясняет:

- Это реквием...

Отец Доротеи с наслаждением, полной грудью дышит морским воздухом, но, заметив капитана, быстро направляется к нему.

ОТЕЦ ДОРОТЕИ. Капитан, я к вам все с той же жалобой... Этой ночью меня опять разбудило какое-то постукивание по стеклу иллюминатора! Что это такое?

КАПИТАН. А, да, я знаю. Это наша чайка, Икар. Мы прозвали ее так потому, что однажды она сломала себе крыло. Уже много лет она летает за нами, я к ней привязался и убежден, что она приносит счастье!

Доротея отходит от матери и приближается к Орландо, тотчас расплывающемуся в улыбке.

ДОРОТЕЯ. Вы чувствуете, как противно пахнет? Что за вонь такая? Не чувствуете?

Орландо в замешательстве.

ДОРОТЕЯ (потянув носом воздух, матери). Мама... ты не знаешь, откуда этот ужасный запах?

МАТЬ ДОРОТЕИ. Рыба, наверное... (Подносит платочек к носу.)

ДОРОТЕЯ. Дышать невозможно...

Тяжелый запах проник уже и в салон-бар, где поют Лепори и Фучилетто.

Раздраженный Лепори поворачивается к коллеге и перебивает его:

- Что это за вонь?!

Фучилетто сразу же вскипает:

- А почему ты смотришь на меня?

ЛЕПОРИ. Да не смотрю я на тебя. Только здесь страшно воняет!

ФУЧИЛЕТТО (озираясь по сторонам). Говорит, что воняет, а смотрит на меня!

Чтобы удостовериться, он, подняв руки, нюхает у себя под мышками.

ФУЧИЛЕТТО. От меня не воняет! Дурак!

ЛЕПОРИ. Сам дурак!

Фучилетто накидывается на него:

- Вот я выдеру сейчас твои усишки и запихну их тебе в глотку! Понял, красавчик?

После короткого "обмена любезностями" дело доходит до рукоприкладства.

РУФФО САЛЬТИНИ (пытаясь их образумить). Аурелиано! Ну что вы оба, в самом деле! Этот ужасный запах идет снаружи, им весь воздух пропитан! Я еще раньше ему говорила!

На палубе капитан, окруженный своими офицерами, пытается успокоить пассажиров.

КАПИТАН. Да, господа, нам действительно приходится терпеть это зловоние, но доктор Ламела... гарантирует, что никакая инфекция нам не грозит.

СУДОВОЙ ВРАЧ. Совершенно верно! Можете не беспокоиться!

ТРЕТИЙ ОФИЦЕР. Жидкие испражнения уже пошли на убыль и до наступления вечера должны прекратиться совсем.

37. ТРЮМ "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ

ГОЛОС КАПИТАНА. Следуя советам нашего доктора... мы принимаем меры к тому, чтобы вывести носорога из трюма. Его надо поместить на палубе...

В трюм корабля медленно опускается люлька с двумя матросами.

Возле животного, по-прежнему распростертого на полу, стоит служитель-турок; он благодарными глазами следит за всеми этими приготовлениями и не перестает жалобно причитать на своем певучем языке.

Голос помощника капитана. Несколько матросов-добровольцев свяжут носорога и на стропах поднимут его наверх.

38. ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ