Избранное

— Эта гостиница, капитал и вообще все записано на мое имя.

— Так что же, этот старик у тебя на службе?

— Нет. Он распоряжается своим капиталом, только пока жив.

— В любом случае для меня это ничего не меняет, — сказал он и тут же устыдился своей наивной хитрости.

— Будем надеяться, что Аллах вернет тебе отца. Это будет лучшим решением всех проблем.

— Это просто необходимо, даже несмотря на то, что отныне меня ничто так не будет волновать, как наши встречи.

Он обнял ее, но она отодвинулась от него, усевшись на край кровати.

— Скоро рассвет. Мне пора уходить…

Он вернулся в постель, закрыв за ней дверь. Растянулся в блаженстве и словно погрузился в забытье. Впервые подумал, что, кажется, сможет обойтись и без отца. Но утром, когда Сави помахал ему трубкой телефона, он бросился как вихрь, нетерпеливо выкрикнул:

— Алло!

Услышал спокойный, серьезный голос:

— Сабир Сайед? Это ваше объявление?

— Да, да! Это я!

— Я Сайед Сайед Рахими. Так что вам угодно?

— Нам обязательно надо встретиться.

— Хорошо. Жду вас в кафетерии «Витр Куан». Оно вам знакомо?

— Да. Я буду там через несколько минут.

Он обвел взглядом помещение. Увидел мужчину за столиком, где обычно сидела Ильхам, и в тот же миг почувствовал уверенность в том, что это он, человек с фотографии. Он почти не изменился за тридцать лет. Разве что седина на висках да, если приглядеться, едва заметные морщинки у рта и под глазами. Сабир смотрел на него почти со страхом. Он выглядел куда респектабельнее, чем его нарисовало воображение Сабира. Мужчина остановил свой взгляд на нем и поднялся с места. Поздоровались.

— Вы Сабир, сударь?

— Да. А вы, милостивый государь, тот человек на снимке. В этом нет никакого сомнения. Оба сели. Мужчина сказал:

— Вы молоды, но мне кажется, что я вас уже видел прежде. Только вот где? Как вы думаете?

— Я родом из Александрии, а сейчас живу в гостинице «Каир» на улице Фонтана. Часто хожу по улице Клот–бек, по вокзальной площади и за этим столиком не раз сидел.

— Несомненно, я вас видел в одном из этих мест. Я прохожу через вокзальную площадь каждый день. Да и в Александрию наведываюсь время от времени. Здесь тоже нередко бываю.

— Это поразительно! — воскликнул Сабир. — Хотя я и не припомню, чтобы видел вас раньше, разве что в собственных фантазиях. А когда вы прочли объявление?

— В первый же день, как оно вышло.

— Вот как! Но почему же вы только сегодня позвонили?

— Дело в том, что это объявление означает, что вы не смогли разыскать меня обычным путем, хотя я человек весьма известный. Кстати, не легче найти мой дом и место работы тоже. Поэтому я игнорировал ваш призыв. А когда обратил внимание на вашу настойчивость, решил связаться с вами.

— Но это удивительно — я не встречал ни одного человека, который бы о вас знал, да и телефон ваш отсутствует в справочнике.

— Ладно, оставим это. Лучше скажите мне, чего вы хотите?

— Я вообще–то вас хочу. Но неужели вы ничего не заметили, милостивый государь? — Сабир смотрел на мужчину с надеждой, что тот уловит его сходство со своим изображением на фотографии. Но его ждало разочарование.

— Посмотрите внимательно на мое лицо! — нетерпеливо воскликнул Сабир.

— А что особенного в вашем лице? И тут он услышал тихий голос:

— Господин Сабир.

Обернулся и увидел Ильхам. Он встал и поздоровался с ней за руку, собрался было представить ее отцу, но тот опередил его:

— Ильхам! Как дела?

Девушка почтительно пожала протянутую руку.

— Вы знаете его? — воскликнул изумленный Сабир. Мужчина удивленно обратился к нему:

— С каких пор вы знакомы с моей дочерью?

— Ваша дочь? О, Боже!

С неожиданной стремительностью Ильхам вышла вон прежде, чем он успел задержать ее. Рахими все с тем же спокойствием, которое он сохранил во время всей встречи, сказал:

— Я часто слышу слова, не имеющие смысла, в том числе относящиеся лично ко мне. Но я не придаю им абсолютно никакого значения. Так скажите, что вам от меня угодно?

Сабир сел, испытывая чувство подавленности. Механическим жестом протянул ему фотографию, где была также и мать, ведь в объявлении он давал только половину снимка.

Затем вытащил свидетельство о браке, свое свидетельство о рождении и удостоверение личности. Мужчина глянул на них раз, другой, сохраняя спокойствие статуи. Совершенно невозмутимо он сложил их вместе и вдруг резким, решительным движением начал рвать их в клочья. Сабир вскрикнул и рванулся к нему, желая остановить его, но было уже поздно.

— Ты фактически уничтожил меня, чтоб тебе пусто было! — закричал Сабир, схватив его за лацканы пиджака.

Все с тем же впечатляющим спокойствием мужчина произнес:

— Убирайся вон. Чтоб я больше тебя не видел. Прохвост, как и твоя мать. Я к тебе никакого отношения не имею. Ступай.

Он толкнул его, Сабир споткнулся и ударился головой о буфет.

…Проснулся, открыл глаза. Дышалось тяжело. Увидел унылую комнату при свете дня, проникавшем сквозь жалюзи. До него дошло, что на нем нет даже пижамы. Припомнилась во всех подробностях прошедшая ночь. Вздохнул с глубоким удовлетворением, но, вспомнив свой ужасный сон, снова впал в пессимизм.

6

Сны участились, вызывая у него беспокойство и раздражение. Пробуждение всегда сопровождалось чувством утомления и подавленности. Иногда ему казалось, что тишина душит мир. Часто эта тишина напоминала ему ту, что наступает в бурном море: волна растет и стягивается перед тем, как обрушиться в грохоте и пене. А во сне на него глядит лицо его отца, несмотря на то, что любовная страсть стала той осью, вокруг которой теперь вращалась вся его жизнь, — страсть, плавящаяся в объятиях мрака. Он ненавидит сны, потому что они возвращают его в тот период прошлого, который наделил его эпилепсией, едва не погубившей его. Преследовали воспоминания о болезни долгое время после того, как он излечился. Эпилепсия стала одной из причин его приверженности к грубому насилию, его необузданности, когда он защищал репутацию матери но принципу око за око. А борьба, которую он ведет во сне, изматывает его, вселяет чувство тоски и страха смерти. Если же в момент пробуждения из ближайшей мечети доносится голос муэдзина, тоска только усиливается…

Когда он вошел в отдел объявлений «Сфинкса», сотрудники газеты уставились на него с любопытством. Зато взгляд Ильхам буквально опьянил его. Это было прекраснее первых лучей восхода над Средиземным морем. Он тепло поздоровался с ней, как и положено друзьям.

— Что нового? — спросила она.

— Вот пришел продлить объявление. Правда, на сей раз долго колебался, — ответил он, не сводя глаз с ее лица.

— А что, нашли другие пути?

Сабир улыбнулся, но не стал говорить ей, что поиски Рахими для него отошли на второй план. Ихсан Тантави сказал ему:

— А у нас для вас сюрприз.

Он присел и спросил, в чем дело.

— Одна женщина интересовалась вами по телефону.

— Женщина?

— Спрашивала, что кроется за этим объявлением.

— Правда? А кто она?

— Не назвалась, ну а мы, естественно, не смогли удовлетворить ее любопытство.

— А не может такого быть, что она от Рахими звонила?

— Всякое может быть, — ответила Ильхам.

— А что всякое? Тантави засмеялся.

— Может, что–то и от вас зависящее.

Сабиру был приятен этот веселый, согревавший его душу допрос.

— Наверное, опять какая–нибудь шутница, — сказал он. — Однажды я уже оказался жертвой глупого розыгрыша.

И все–таки — вдруг эта женщина звонила от Рахими? Жена или вдова? А может, Керима — чисто из любопытства. Она искушенная женщина, которая так просто не поверит на слово. Настолько же умна, насколько опасна и сладостно — деспотична.

Он сидел в углу «Витр Куан» и вспоминал подробности своего странного сна. Пришла Ильхам и заняла свое место. Он заказал еду, и они обменялись приветливыми улыбками.