Прометей, или Жизнь Бальзака

Он прибыл 19 февраля 1837 года и остановился в гостинице "Прекрасная Венеция". Графиня Сансеверино рекомендовала его своему брату Альфонсо Порчиа и своей приятельнице Кларе Маффеи, а княгиня Бельджойозо - своим родственникам Тривульдзо, Литта и Аркинто, семейство Аппоньи - австрийским властям, и таким образом он тотчас получил столько приглашений, что не все мог принять. Графиня Клара Маффеи, совсем еще молодая и очень образованная женщина, собирала у себя и светских людей, и людей искусства и науки; Бальзаку доставляло удовольствие осматривать дворцы и музеи в обществе изящной, тоненькой, миниатюрной и грациозной cara contessina [милой графинечки (ит.)]. Он не мог видеть хорошенькой и приветливой женщины, чтобы не попытать счастья, и стал таким частым гостем у "маленькой Маффеи", что ее супруг прочел ей нотацию, хотя сам жил по-холостяцки.

"Все глаза устремлены на этого знаменитого иностранца; всем известно, что он проводит в нашем доме целые часы и утром, и вечером... Ты читала его романы и должна понять, как хорошо он знает женщин и тонкое искусство обольщать их... Добавь к этому, что в Париже он вел весьма рассеянную жизнь и был известен как распутник и безнравственный человек. Не думай, что его безобразное лицо может послужить тебе ко спасению, ты слишком неопытна... Вспомни, моя крошка Клер, что ты кумир всего Милана..."

На самом же деле ничего серьезного между ними не было, этот легкий флирт скрасил жизнь писателю в Милане.

Кроме Клары Маффеи, любимцами Бальзака в Милане были князь Порчиа и его возлюбленная графиня Болоньини. Почти супружеская нежная привязанность этих любовников трогала Бальзака. "Ах, если бы мне выпало счастье быть настолько любимым женщиной, чтобы она согласна была жить со мной!" - писал он в поучение Евы Ганской. Князь Порчиа старался сделать для него приятным пребывание в Милане, предоставил в его распоряжение свою коляску и ложу в Ла Скала. Стендаль описывал, каким раем был тогда этот театр. Все знатные семьи имели там абонемент, и на спектаклях зрители наносили друг другу визиты, переходя из ложи в ложу. Естественность, добродушие, короче говоря, искусство быть счастливым, придавали удивительную прелесть миланской жизни. Можно себе представить, как наслаждался Бальзак этой жизнерадостностью после парижского злопыхательства.

Пресса приняла его превосходно: "Видели вы северное сияние? А господина Бальзака вы видели?" Вот два вопроса, которые неизбежно задает вам всякий в эти дни. Но северное сияние почти уже позабыто, а имя господина Бальзака у всех еще на устах..." Хвалили его остроумие, живость в разговоре и даже его скромность! Был только один неприятный случай: какой-то вор, притворяясь, что обнимает Бальзака, украл у него часы с репетицией и золотой ключик, которым они заводились. Но друзья Бальзака энергично повели кампанию в защиту его интересов, злоумышленник был схвачен в тот же вечер, и Бальзаку возвратили его прекрасные часы. Миланский ваятель Алессандро Путтинати в знак приязни к нему сделал статуэтку - скульптурный портрет писателя. Все хорошенькие женщины приносили ему свои альбомы, и он великодушно писал в них. Кларе Маффеи он начертал: "В двадцать три года все будущее впереди!" Его повели к великому Мандзони. Свидание вышло неудачным: Бальзак не читал "Обрученных" и говорил с их автором о криминологии. Гении рождаются под одним и тем же знаком Зодиака, а посему не привлекают друг друга.

Что касается судебного процесса Гидобони-Висконти, то тут перспективы были не блестящие. После госпожи Константен осталось три наследника: сын ее от первого брака - граф Эмилио Гидобони-Висконти, друг Бальзака; внук ее Гальванья (мать которого умерла раньше бабушки) и Лоран Константен сын покойной от второго брака. В завещании она разделила половину своего состояния между тремя наследниками; а вторую половину завещала целиком своему последышу и любимцу - Лорану. Спорная часть наследства была невелика - 73760 миланских ливров. Бальзак, достойный ученик нотариуса Гийоне-Мервиля, доказывал в суде, что, став по второму браку французской подданной, госпожа Константен должна была уважать французские законы о правах наследования и, значит, ее завещание недействительно. В конце концов он добился мировой сделки и отвоевал 13000 ливров, каковую сумму надлежало разделить между графом Эмилио и несовершеннолетним Гальванья. Да еще надо было вычесть из нее 4000 ливров на оплату путевых издержек Бальзака и на гонорар стряпчему.

Для того чтобы соглашение утвердили, нужно было получить согласие барона Гальванья, зятя госпожи Константен и отца несовершеннолетнего наследника. Он - жил в Венеции. Бальзак рассудил, что путем переписки дела никогда не закончить, и сам отправился в город дожей. Он приехал туда в унылый, дождливый день и остановился в гостинице "Альберто Реале" (в наши дни она называется "Отель Даньели"), где в роскошную обстановку номеров входило даже фортепиано. Бальзак занимал, не зная этого, те самые апартаменты, в которых в 1834 году жили Жорж Санд и Мюссе. Бальзак писал Кларе Маффеи: "Если позволите мне говорить искренне... признаюсь вам без фатовства и пренебрежения, что Венеция не произвела на меня такого впечатления, какого я ожидал". Художники-жанристы, добавлял он, столько раз преподносили нам и la Piazza [площадь (ит.); так называют в Венеции площадь Святого Марка] и la Piazzetta [примыкающая к ней небольшая площадь], изображенные в настоящем или выдуманном свете, "что подлинная их картина меня не взволновала и мое воображение можно было уподобить кокетке, которая устала от всевозможных видов головной любви и, когда сталкивается с настоящей любовью - той, что обращается к голове, к сердцу и к чувствам, - причудницу нисколько не затрагивает эта святая любовь...".

Он пишет также (ибо и в венецианском путешествии он занят был ухаживанием за contessina Маффеи): "Я отдал бы всю Венецию за один славный вечерок, даже за один час, за четверть часа удовольствия посидеть у вашего камелька... Я видел здесь целую уйму contessina Маффеи в виде великого множества статуэток... но не всякой статуэточной красавице удается походить на Клару Маффеи, и, только когда мраморная головка мне очень понравится, я "маффеизирую" ее..." Он и в самом деле разыгрывал страсть к piccola [маленькой (ит.)] Маффеи, но ведь разыгрывать страсть - это значит и немного чувствовать ее, не правда ли? Говоря о таком чудесном изобретении, как венецианская гондола, он добавляет: "Но, признаться, я в отчаянии, что не могу прокатиться в гондоле с дамой моего сердца..." А дамой его сердца была тогда не версальская Contessa, а миланская Contessina. Luomo e mobile [мужчина изменчив (ит.)].