Башня на краю света

— Точно не могу сказать. Как только удастся. А сейчас тебе лучше уйти. Мой товарищ может появиться с минуты на минуту.

Его слова прозвучали бы совсем по-взрослому, если бы не детский, срывающийся голос. Она встала, прошла те несколько шагов, что отделяли ее от двери, и остановилась, чувствуя, что они должны еще что-то сказать друг другу. И не ошиблась.

— Мам…

— Да, Джимми, — сказала она. — Да…

Давно уже не приходилось ей столько раз слышать слова «мама» за такое короткое время.

— Ты сегодня здорово мне помогла, я этого не забуду.

Потом она торопливо поднималась по лестнице домой и, чувствуя себя преступником, тщательно заметающим следы, опустила пакет в бункер мусоропровода, тот с глухим стуком упал на дно.

— Ну как? — осведомился муж, ставя пивную бутылку на журнальный столик, на котором появился еще один кружок в дополнение к бесчисленным прежним.

— Что как?

— Ты же ковер ходила смотреть. Он для пола?

— Да. Очень красивый.

— А какого цвета? — не отставал муж.

— Коричневый, — сказала она равнодушно и присела к столику напротив него, где обычно сидела. И все с тем же ощущением совершенного преступления, будто играя роль в кино или телефильме, взяла у мужа сигарету и неумело затянулась.

Как бы ни обернулось дело с Джимми и его почти взрослым приятелем, ее поступок — чистейшее безумие. Чистейшее. Но они же обещали сделать из него хорошего мальчика и не сделали, а если б она не помогла ему, кто бы ему помог? «Ты здорово помогла мне сегодня, мама». Ты, мама… Поглощенная своими мыслями, она не заметила все нарастающего гнева и возмущения мужа и, когда он наконец грохнул кулаком по столу, едва не подпрыгнула.

— Да что с тобой такое? Чем, черт дери, ты занята и куда ходишь, когда меня нет дома?

— Чем занята? — тупо повторила она. — Когда тебя нет дома?

Она ничего не понимала.

Он привстал и наклонился, приблизив к ней лицо, и она невольно отшатнулась, потому что от него крепко разило перегаром.

— Если ты таскаешься к какому-нибудь подонку, я… я выбью душу из тебя и из него!

— О господи! — вырвалось у нее. — Если б в этом было дело!

— Если б в этом было дело? — вытаращил глаза муж. — Если б в этом…

Его лицо стало наливаться краской, даже по шее пошли пятна. Он занес руку, и она втянула голову в плечи. Вот до чего у них дошло! Но он не ударил.

— В какое дерьмо превратилась наша жизнь, — пробормотал он. — Все летит к чертовой матери.

Она погладила его по руке, точно ребенка, которого надо успокоить, и подумала про Джимми.

— Когда тебя нет дома, я сижу одна, — сказала она.

Он кивнул.

— Что я, не знаю! Конечно, ты сидишь одна.

И глотнул пива. Но тут раздался звонок в дверь, и он рывком вскинул голову, а в глазах снова вспыхнуло подозрение.

— Ну нет, я сам открою. А ты сиди где сидишь.

Он вернулся с двумя полицейскими. Она рукой прикрыла рот, чтобы подавить вздох.

— Сидите на месте, — сказал первый и более внушительный из них почти словами мужа и выставил вперед квадратный подбородок. Квадратный подбородок на квадратном лице. — Вам известно, где находится ваш сын, фру Ларсен?

Второй полицейский выглядел моложе и приветливее, у него был мягко очерченный рот, когда она видела такой рот, ей всегда вспоминался Дункер.

— Нет, — сказала она. — Я не знаю, где он.

— А вам известно, где он должен находиться?

Она кивнула, а второй, с более симпатичным лицом, сказал:

— Да прекрати ты.

— Почему же? Неприятно, должно быть, когда не знаешь, где твой ребенок. Правда, фру Ларсен?

Ее взгляд испуганной птицей метался от одного полицейского к другому, потом к мужу, который стоял столбом, пытаясь сделать вид, будто его здесь вовсе нет, и снова к полицейским и с мольбой остановился на том, что казался более симпатичным и дружелюбным.

— Конечно, — еле выговорила она.

Квадратный ухмыльнулся и заставил ее подождать, прежде чем снова открыл рот.

— А вы хотели бы знать, где он, фру Ларсен?

Она молчала. Никогда прежде она не пыталась кого-нибудь обмануть и сейчас снова поняла то, что знала всегда — что у нее это не получится. Они не дадут себя провести. Это же другие.

— Он в полицейской машине на улице. Вместе с еще одним таким же молодчиком. Вы этого не знали?

Она качнула головой. Нет, этого она не знала, она и представить себе не могла, что они так сообразительны, так расторопны — эти другие. Что им ничего не стоит связаться между собой и разом все уладить.

— Но вам ведь известно, где он был до того, как мы посадили его в машину, верно?

Она снова качнула головой.

— Странно. Разве не вы отперли ему чулан?

И опять она отрицательно покачала головой.

— Жаль. Это ухудшает его положение. Значит, он еще и взломал замок, так надо понимать?

— Нет… он не взламывал…

Квадратный снова ухмыльнулся.

— Интересно. Выходит, замок сам собой открылся. Щелк — и готово, а?

— Кончай, — сказал другой. — Это уж лишнее.

— Ты так думаешь? Скрывать факты и сведения, которые могли бы помочь полиции в ее работе, не положено. Но, может, вам, фру Ларсен, это тоже неизвестно? Зря вы не хотите помочь нам. Что хорошего, если такая вот парочка будет шататься по дорогам или где там еще. С ними может случиться что-нибудь такое, о чем вы позже пожалеете, фру Ларсен.

Она посмотрела на него, встретила взгляд его узких глазок, в которых поблескивал противный смешок, и впервые в жизни почувствовала, что способна ударить человека. И тут же поняла, всей глубиной своей души поняла, как бессилие и отчаяние порождают преступление.

— Ну хватит, — сказал второй полицейский. — Кончай. Хотите вы попрощаться с сыном, фру Ларсен?

— Да, спасибо, — еле слышно шепнула она. — Конечно, хочу.

И это снова был совсем другой Джимми, тот, что сидел, забившись в угол полицейской машины, и нехотя буркнул «пока», не поднимая глаз от ботинок. Рядом с ним сидел плюгавый заморыш, его приятель. Вид у него был отнюдь не бравый. Ему она тоже протянула на прощанье руку, и он как-то неловко скрючился, что должно было, по-видимому, изображать поклон. Потом дверцы захлопнулись, машина уехала, и толпа молодых зевак, собравшихся поглазеть, расступилась, дав ей беспрепятственно пройти в дом.

Муж сидел над только что открытой бутылкой пива. Он с удивлением поглядел на нее и медленно покачал головой.

— Ну, ты даешь, — сказал он. — Это надо же, прятать парня от полиции! Просто с ума сошла.

Она не расслышала в его словах невольного восхищения. Ей казалось, что он сейчас говорит так же, как другие.

Для Джимми нашли новое заведение. «Колония для подростков» писала она теперь на конвертах и посылках, которые отправляла ему. И она благодарила судьбу за каждый день, прожитый без телефонного звонка: ведь он сказал, что все равно сбежит, и она не сомневалась, что так он и сделает. Каждый день, изнывая от страха, она ждала какой-нибудь беды, но такого она не ждала, нет, чтобы такое…

Ей вспомнилось, как она стояла у конвейера и привычным движением одну за другой подхватывала коробки, которые текли к ней непрерывным потоком, и вдруг услышала, как по динамику выкрикнули ее фамилию, и она, словно сработал инстинкт самосохранения, не двинулась с места и механически продолжала что-то делать, будто таким образом можно было как-то отсрочить или вообще отменить неизбежное. Потом женщина, стоявшая у конвейера напротив нее, откинула со лба прядь волос и спросила, разве не ее вызывают и почему она не идет.

Незнакомый человек за столом в стеклянной «клетке» начальника цеха поднялся, когда она вошла, и сообщил, что он из полиции. И когда она села, стал рассказывать, что произошло. Как Джимми сбежал из колонии, как он угнал на шоссе машину, а водить ее не умел… Говорил он медленно, видно было, что ему это неприятно. Когда он замолк, отупение милосердно укрыло ее, точно ватным колпаком, а жизнь вокруг продолжалась, все такая же деятельная, хлопотливая, будто ничего не случилось.