Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари) (Том 1)

Совсем рядом с домом находилась молельня, звон колокола, соединяясь с шумом ветра в кронах сосен, печалью отзывался в душе, и даже корни растущих на скалах деревьев казались отмеченными особой значительностью. В саду неумолчно звенели насекомые.

Гэндзи осмотрелся: покои, где жила молодая госпожа, были убраны с изысканнейшей роскошью, а кипарисовая дверца, сквозь которую в дом проникал лунный свет, оказалась приоткрытой...

Справившись с волнением, Гэндзи попытался заговорить с девушкой, но она вела себя крайне церемонно, решив, как видно, держаться в отдалении. Чем не знатная дама? Гэндзи не привык к сопротивлению, сердца куда более высоких особ смягчались, стоило ему заговорить с ними. Быть может, она не хочет иметь дело с опальным изгнанником? Почувствовав себя глубоко уязвленным, он медлил в нерешительности. "Не стану же я насильно навязывать себя ей? Этим можно все испортить. Но уйти, признав свое поражение, тоже нелепо". Гэндзи молчал, обиженно вздыхая. Как жаль, что никто из настоящих ценителей не видел его в тот миг!

Шнурок от занавеса задел струны кото, и они зазвенели. Гэндзи сразу же представил себе, как девушка в одиночестве сидела здесь вечером, тихонько перебирая струны, и, воодушевившись, снова попытался заговорить с ней, подступая то с одной стороны, то с другой.

- Я так много слышал о вашем мастерстве, неужели вы не позволите...

Когда бы я мог

Кому-то открыть свои чувства,

Душу свою,

Рассеялся бы вполовину

Тягостный сон этих дней.

- Не светлеет никак

Эта ночь, и душа бесконечно

Блуждает во мраке.

Право, под силу ли ей

Отличить сновиденье от яви? 

Ее тихий голос невольно пробудил в его сердце воспоминание о миясудокоро, живущей теперь в далеком Исэ.

Гэндзи появился слишком неожиданно, у девушки и мысли не было, что кто-то может нарушить ее уединение. Заметив его, она поспешно скрылась в соседнем покое и каким-то образом сумела запереться там. Запоры были крепкие, да Гэндзи и не хотел входить против ее воли. Но мог ли он признать себя побежденным?..

Девушка оказалась изящной и стройной - словом, превзошла все его ожидания. Гэндзи с умилением думал о том, что их союз, заключенный почти независимо от их собственных желаний, далеко не случаен. Право, невозможно было предположить, что ей удастся так быстро покорить его сердце.

Даже осенняя ночь, на бесконечность которой Гэндзи не упустил бы посетовать прежде, показалась ему слишком короткой. Не желая никому попадаться на глаза, он поспешил уйти, еще раз заверив девушку в искренности своих чувств.

В тот же день, чуть позже, Гэндзи украдкой отправил к ней письмо. Похоже было, что его мучили угрызения совести; во всяком случае, он позаботился о том, чтобы никто ничего не узнал. К величайшему огорчению Вступившего на Путь, гонца Гэндзи приняли без всякой полагающейся в таких обстоятельствах пышности, ибо в доме на холме тоже не желали преждевременной огласки.

С того дня Гэндзи время от времени навещал молодую госпожу. Иногда его удерживал страх перед всегда готовыми позлословить рыбаками, которые могли встретиться ему по дороге к ее дому, отнюдь не близкой, и тогда она печалилась и вздыхала: "Ах, ведь знала же я...", а Вступивший на Путь, терзаясь сомнениями - "И в самом деле, мало ли что может случиться",забывал о Земле Вечного Блаженства и целыми днями только и делал, что ждал Гэндзи. Мысли его были расстроены, чувства в смятении. Право, всякий посочувствовал бы ему.

Гэндзи больше всего боялся, как бы ветер не донес слух о перемене, происшедшей в его жизни, до дома на Второй линии. Мысль о том, что госпожа хотя бы в шутку может рассердиться на него за эту измену, повергала его в отчаяние. Его мучил стыд, сердце разрывалось от жалости к ней, право, ни с одной женщиной не связывали его столь глубокие чувства. "О, для чего ради удовлетворения пустых прихотей своих я так часто нарушал ее покой, заставляя страдать и мучиться ревностью?" - думал Гэндзи, страстно желая, чтобы вернулось прошлое. Даже дочери Вступившего на Путь не удавалось утешить его, все больше и больше тосковал он по оставшейся в столице госпоже. Как-то раз он написал ей письмо, более длинное и нежное, чем обыкновенно:

"Поверьте, даже теперь не могу я без боли вспоминать, как уязвлял Ваше сердце своими невольными изменами. Но, увы, и здесь привиделся мне какой-то странный сон, которому, впрочем, я не склонен придавать большого значения. Это непрошеное признание должно убедить Вас в моей искренности. О да, я поклялся, но если ту клятву..." (140).

А вот что еще там было написано:

"Что бы я ни делал,

Из глаз моих слезы

Текут бесконечным потоком.

Напрасно рыбак

Обрести утешенье пытался,

Мимоходом сорвав встреч-траву".

Она ответила очень мило, так, словно его сообщение ничуть не взволновало ее. Письмо заканчивалось следующими словами:

"Ваше чистосердечное признание пробудило в моей душе множество воспоминаний...

Ты поклялся, и я

Ждала, простодушно надеясь,

Что и вправду волне

Никогда захлестнуть не удастся

Сосну на вершине горы..." (141)

Этот единственный, еле уловимый намек на ее подлинные чувства настолько растрогал Гэндзи, что он долго не мог расстаться с ее посланием я перестал искать утешения в доме на холме. Молодая госпожа, видя, что сбываются ее худшие опасения, готова была вспомнить о своем давнем намерении броситься в море.

"Единственной моей поддержкой в жизни были престарелые родители. Не смея и мечтать о том, что когда-нибудь мне удастся занять достойное положение в мире, я кое-как влачила дни и луны, и разве были у меня причины страдать? А теперь - что ждет меня, кроме печалей?" - думала она. И в самом деле, печалиться ей приходилось даже чаще, чем она предполагала, но, неизменно подавляя жалобы, женщина притворялась спокойной и беззаботной, во всяком случае Гэндзи ни разу не слышал от нее ни слова упрека.

С каждым днем, с каждой луной он все больше привязывался к дочери Вступившего на Путь, и если б в столице не ждала его другая, еще более любезная его сердцу особа... Мог ли он не знать, как тоскует и тревожится госпожа в разлуке с ним, какое жестокое недоумение терзает ее душу? Жалея ее, он часто проводил ночи один.