Это случилось в тайге (сборник повестей)

— Генка! — Эля тронула его за плечо. — Ты обязан объяснить инспектору. Я не хочу, чтобы ты поступал подло, понимаешь? Не хочу!..

Огни катера придвигались, но отражения их в черной воде не зыбились, не дрожали: катер был все еще далеко и, кажется, собирался пройти мимо.

— Может, что и не "Гидротехник". Да и "Гидротехнику" незачем приставать.

— Ты можешь перехватить его на моторке. Ведь инспектор там?

Генка пожал плечами, ничего не решая, увиливая от решения. Теперь уже по шуму двигателя можно было определить, что катер однотипен с "Гидротехником". Отражения ожили, заиграли. Но треугольник огней над отражением не начинал плющиться — судно держало курс к берегу.

— "Гидротехник". Вроде собираются пристать…

Генка покосился на примолкшую Элю, хотел спросить, ради чего она переживает из-за неизвестного ей Кости Худоногова, тоже довольно порядочного гада, но вовремя вспомнил слова Михаила Венедиктовича о равнодушии и несправедливости. Конечно, Эля не может равнодушно относиться к несправедливости. И все остальные "мошкодавы" тоже. И Генка Дьяконов не может, не имеет права! Но инспектору он не скажет, что виноват Петр Шкурихин, Он скажет в присутствии Петра: "Пусть виноватый не прячется за чужую спину и сознается сам. Иначе скажу я, Геннадий Дьяконов, потому что должна быть справедливость".

Катер, раздвигая штевнем воду, подвалил к берегу. Плюхнулся в воду якорь, затарахтела по клюзу день.

— Эй, на "Гидротехнике"! — крикнул Генка. — Вы чего?

— Получили радиограмму — встретиться здесь с речнадзором, — ответил, судя по хриплому голосу, механик.

— Завтра, — сказал Генка Эле, — завтра все сделаем.

Эля покачала головой.

— Нет. Сегодня. Чтобы мне не было за тебя стыдно целую ночь.

Пожалуй, больше всего не хотелось оставлять Элю, Девушка угадала это.

— Иди. Я подожду.

Тогда Генка сложил рупором ладони:

— Кондрат! Инспектор у вас на борту или высадили?

— У нас.

Генка поймал Элину руку и, уже делая первый шаг к катеру, не выпускал ее, глядя не на катер, а через плечо, назад. Потом тонкие пальчики девушки выскользнули из его пальцев.

— Подожду, — почему-то шепотом повторила девушка. Ее рука продолжала искать его руку. — Слышишь?

Волглый от тумана вымпел на кормовом флагштоке катера обвисал бессильными складками. Но Генка прекрасно знал: развернет его ветер, и на красном поле в верхнем углу белого треугольника окажутся четыре буквы — "СССР", а правее — два красных перекрещенных якоря. Вымпел судоходной инспекции. Речной надзор.

Катер пришел либо ночью, либо очень рано утром, Генка не видел когда. Проспал.

Теперь оба судна — "Гидротехник" и катер инспекции — стояли рядом. Кранец из половины автомобильной покрышки не позволял им обдирать друг о друга краску с бортов. "Гидротехник" был выше и длиннее, больше походил на военное судно, и Генка с чувством превосходства посмотрел на его соседа. Из рубки речнадзоровского катера вышел Мыльников и, ухватившись за ограждающий палубу "Гидротехника" леер, перелез с палубы на палубу.

— Дьяконов, ты? — окликнул он Генку, не сразу узнавая в тумане. — Скажешь отцу, чтобы зашел ко мне.

— Есть! — по-флотски ответил Генка и, отпихнув с дороги обиженно взвизгнувшую шкурихинскую Ветку, подвернувшуюся под ноги, отправился выполнять приказание.

Когда Матвей Федорович приковылял к катеру, Мыльников, с сомнением посмотрев на круто опущенный трап, спросил:

— Не влезешь?

— Навряд. — Бакенщик пошевелил протезом, словно собираясь просверлить песок.

— А к ним? — кивком Мыльников показал на второй катер, трап которого лежал довольно полого.

— К ним вздымусь.

— Ну, давай туда. Акт подписать надо.

— Помочь? — спросил Генка отца.

— Ништо. На низкий-то борт не так скатно.

По обшитой железом палубе деревяшка прогрохотала так оглушительно, что кто-то из команды даже выглянул через люк форпика — узнать, в чем дело. Мыльников снова перебрался через леер, и оба — он и Матвей Федорович — скрылись в рубке чужого катера. Генка от нечего делать подозвал Ветку, продолжавшую крутиться на берегу, и, повалив на бок, стал чесать изъеденное мошкой брюхо, искупая нечаянный давешний пинок. Мокрая шерсть на брюхе у Ветки свалялась, от нее густо несло псиной, а вороватый глаз смотрел благодарно и доверчиво.

— Будет, — сказал Генка, убрав руку, но собака, махнув всеми четырьмя лапами, перевалилась на другой бок и, разметая песок, завиляла хвостом.

В рубке катера о чем-то громко разговаривали, но слов разобрать не удавалось, да Генка и не прислушивался. Он думал, удобно пли неудобно зайти к "мошкодавам", чтобы увидеть Элю. В том, что он придет к Эле, ничего неудобного теперь не было. Отныне он имел право на это. Только вот не слишком ли еще рано? Утро только начинается.

Поколебавшись, решил, что пойдет: "мошкодавы" уже поднялись, наверное. Удержало любопытство: какие новости принесет отец с катера? Следует дождаться его, а потом идти к "мошкодавам". Увидит Элю на десять минут позже, ну и что из того? Эля никуда не денется теперь. Никуда и никогда не денется Эля, нет такой силы, чтобы могла разъединить их! После вчерашнего!

— Ну, чего там? — спросил он, когда Матвеи Федорович, благополучно преодолев трап, стал набивать трубку.

— Как следовает быть. Воткнут старшине за милую душу.

— И правильно сделают, — одобрил Генка. — Следующий раз смотреть станет как положено. В два глаза!

— Я же и говорю, — косясь на Мыльникова, снова полезшего на свой катер, громко забасил Матвей Федорович. — Мог бы на якоре отстояться, ежели в себе не уверенный. А на бакенщиков легче всего валить, быдто снесло бакен. Ему снесло, а "Ласточке" не снесло? Несмотря что осадка куда поболе. Вишь, что надзор выдумал: мол, коли катер потерял ход против свального бакена, паузок ниже быдто бы унесло. А выше свального быдто нельзя ошибиться, потому красный бакен один только.

— Верхний красный мог и совсем не увидеть старшина, — сказал Генка. — Просто прошел тот, что в самом колене, и забрал левее.

— Наше счастье, что "Ласточка" акурат в самый момент подскочила…

— Дьяконов! — позвал с катера Мыльников.

Сын и отец повернули головы.

— Между входным и вторым верхними бакенами сегодня же установите еще один красный. И веху. Фотоавтомат лишний у вас есть, батареи возьмите на самоходке.

— А ежели она не придет седни?

— Когда придет, тогда и возьмете. Пока установите бакен без света.

— Может, пока батареи из работанных подберем, Виталий Александрович? Я посмотрю, — сказал Генка и с деловым видом заспешил наверх, к дому. Он не собирался именно теперь подбирать батареи, только воспользовался предлогом для ухода. Обогнув дом, направился к паразитологам. К Эле.

На крыльце лаборатории Сергей Сергеевич делал зарядку. Синий тренировочный костюм подчеркивал его костлявую худобу. Генка, усмехаясь, подумал, что ученый похож на сухую надломленную лесину, раскачиваемую ветром. Недоставало только, чтобы он и скрипел при этом, как скрипит сломанное дерево.

— Доброе утро! — сказал Генка. — Эля встала уже?

Вместо Сергея Сергеевича ответила Вера Николаевна, вышедшая выплеснуть воду из умывального таза:

— Доброе утро, Гена! Сегодня Элю пушкой не добудишься. Впрочем, попытайтесь. Возможно, вам это и удастся. — Голосом, движением глаз и улыбкой она подчеркнула, что у Генки имеются какие-то особые возможности разбудить заспавшуюся девушку. А Генка принял это как должное и естественно, без тени смущения.

— Сама встанет.

Он был уверен, что Эля проснется, услыхав его голос, во сне узнав о его приходе, как, наверное, узнает птица о времени отлета и таянии снегов там, куда собирается улетать. Как узнал бы он сам о приходе Эли.

Сергей Сергеевич, перестав переламываться в пояснице, спросил его совершенно некстати: