Во власти ночи

— Мой брат, мой старший брат — следователь политического отделения в чине сержанта.

— Ясно, — сказал Нкози.

Найду внезапно взорвался:

— Ясно, ясно! Ни черта вам не ясно, мистер.

— Сэмми, прошу вас, — взмолилась Ди.

— Ничего, — успокоил ее Нкози.

— Ничего, — передразнил Найду, все больше распаляясь. — Человек говорит «ничего», значит ничего; человек говорит «ясно», значит, ему и в самом деле ясно. Он мудрый, он цивилизованный, ему не по нраву убийства, и он все понимает. Так позвольте мне все же сказать вам кое-что, мистер. Вы черный и родились здесь, но вы ни черта не видите!.. Честное слово, мне надоело смотреть, как вы разыгрываете этакого сердобольного боженьку.

— Сэмми! — на сей раз Ди действительно рассердилась. — Мистер Нкози — наш гость.

— Ваш, а не наш! — отрубил Сэмми. Затем сделал над собой усилие и виновато покачал головой: — Простите меня, Ди. Я не то сказал. Просто обидно, что он никак не хочет понять…

— А вы устали и проголодались. Поговорить можно и потом.

— Кисеи там что-то разогревает… — Он обернулся к Нкози: — Простите. У меня был очень тяжелый день. Убийство — не такое простое и веселое дело, каким вы, кажется, его себе представляете. Пожалуйста, не надо больше ничего говорить. Нет смысла затевать новый спор. Послушайте минутку. Перед нами, индийцами, стоит весьма своеобразная проблема. — Вы рассказывали ему о подполье? — обратился он к Ди. — Об особенностях нашего положения?

— Нет.

Найду опустил голову и закрыл глаза. Несколько мгновений он сидел, погрузившись в глубокое раздумье. Затем вскинул голову и взглянул на Нкози.

— Надеюсь, вам известно, что костяк подполья — это африканцы. Какое-то время руководство подпольем полностью осуществлялось лидерами Конгресса. Разумеется, я говорю о лицах, возглавлявших Конгресс до того, как его запретили. Если вы помните, это были умеренные — люди, которые смотрели на вещи, как вы, с точки зрения их ценности, люди, которые ратовали за сдержанность и были огорчены тем, что расизму белых противопоставляется расизм черных. Лутули был и остается ярым сторонником такого взгляда. Когда противник стал прибегать к более жестоким методам, руководители из числа умеренных, естественно, потерпели поражение. Силы сопротивления были загнаны еще глубже в подполье. Поко бросили вызов старому конгрессистскому руководству и стали отвечать террором на террор. И неизбежно начали обнаруживаться разногласия. Либералы и другие белые, которые прежде действовали заодно с Конгрессом, выступили против террора. Поко и африканские националисты ответили отречением и отказом от всякого сотрудничества между черными и белыми. Они пошли даже дальше. Стали утверждать, что никто не поможет африканцам добиться свободы, поэтому они не нуждаются в чьей-либо помощи. Это возмутило всех, в том числе и умеренных африканцев. Либерально и прогрессивно настроенные лица среди меньшинств — цветных, белых, индийцев — пришли к выводу, что им ничего не остается, как заявить о своей солидарности с черными, они полагали, что в этом случае несчастные африканцы широко раскроют объятия и попросят руководить ими. Поэтому они были ужасно растеряны, когда черные заявили, что не нуждаются в них. Но еще более неприятной для них была явная симпатия, с которой широкие массы африканцев приветствовали позицию нового руководства.

Характерно, что коммунисты, независимо от их расовой принадлежности, первыми освоились с новой ситуацией. Вторыми после коммунистов были индийцы: мы заявили о безоговорочном признании руководства и власти большинства. Но несмотря на это в подполье нашлись люди, не пожелавшие иметь ничего общего с индийцами и коммунистами. Такие люди существуют и теперь. Среди руководителей подполья возникли глубокие разногласия по этому вопросу. Вот почему доктор, я и наши единомышленники вынуждены умолять, чтобы индийцам дали возможность доказать свою преданность общему делу, чтобы позволили им внести свою лепту в борьбу за свободу. И только потому, что секретарь Центрального Совета оказывает нам поддержку, время от времени нам предоставляется такая возможность. Однако наши противники в Совете только того и ждут, чтобы мы совершили какой-нибудь промах. Один-единственный. Тогда они на нас отыграются. — Найду замолчал и глубоко, всей грудью вдохнул. — Хотим мы того или не хотим, мы обязаны найти свое место в борьбе и в том будущем, которое придет. Иначе мы лишим себя этого будущего. Каковы бы ни были наши взгляды и чувства, нам не уйти от суровой реальности. Ди, наверное, рассказывала вам, как используют враги антииндийские настроения, живущие в африканцах. Вы знаете о погромах и убийствах. Если подполье обернется против нас, станет еще хуже. Вот теперь мы подошли к вопросу о вас. Деньги сейчас уже в полной безопасности, но за вас по-прежнему отвечаем мы. Мы не должны допустить, чтобы вы попали в руки полиции или вообще что-нибудь случилось с вами. Полиция вас разыскивает. Граница с Протекторатом тщательно охраняется на всем ее протяжении. Допустим, вы благополучно пересечете границу, но, если вас обвинят или заподозрят в убийстве, власти Протектората все равно обязаны будут выдать вас здешним властям.

— Итак, меня подозревают в убийстве, — сказал наконец Нкози, глядя на Ди.

Но ему ответил Найду:

— Нет, не подозревают. Вас хотят допросить. Но если они увидят, что им ничего не остается, кроме как объявить вас убийцей, они пойдут и на это.

— А если они схватят меня?

— Тогда наши противники в подполье обрушатся на нас, и нам придется решать, сколько наших людей и кто именно должны будут спасать вас от петли, чтобы сохранить доброе отношение части африканцев, которое, мы надеемся, пока еще существует. В любом случае мы несем ущерб. Видите, мистер Нкози, как важно для нас обеспечить вашу безопасность. Если потребуется, то и доктор, и я, и Ди — все мы пожертвуем жизнью ради вашего спасения, и не потому, что любим вас или придаем большое значение вашей личности и вашему мнению…

— Это мне уже известно, — сказал Нкози. — Вы это уже отлично продемонстрировали.

— Сэмми не это имеет в виду, — вмешалась Ди.

— Но, дорогая, Алистер Нкози и я знаем, что я имею в виду именно это.

— Его ожесточение вполне понятно, — проговорил Нкози.

— И снова вы ошибаетесь. Мы не можем позволить себе такую роскошь.

— Пойдите-ка лучше поешьте, — сказала Ди.

Сэмми встал, слегка покачиваясь, — только тогда Ди и Нкози заметили, как он устал.

— Да. Простите, Ди, я огорчил вас.

— Нет, Сэмми, если уж кто-то меня и огорчил, то во всяком случае не вы.

— Тогда дела обстоят еще хуже, чем я предполагал. — Он вышел из-за стола и на минуту задержался, опустив свою большую руку на плечо Нкози. Потом, уже в дверях, обернулся и взглянул на него.

— Весьма сожалею, но теперь вы понимаете, что мы вынуждены отказаться от нашего первоначального плана.

— Да, понимаю.

— Вам придется побыть здесь по крайней мере до возвращения доктора. Надеюсь, это не будет для вас таким уж тяжелым испытанием. Тогда мы решим, что делать дальше. Не беспокойтесь, если меня не будет несколько дней. Ди позаботится о вас… Будьте здоровы, Ди. — И прежде чем Ди успела ответить, дверь за Найду захлопнулась.

Нкози откинулся на кожаную спинку кресла, закрыл глаза и стал обдумывать создавшееся положение. Когда ему предложили взять на себя эту миссию, он и его единомышленники продумали и взвесили всевозможные ситуации, в которых он может очутиться. Был предусмотрен даже вариант, при котором он не сумел бы прибегнуть к помощи и защите подполья и мог рассчитывать только на собственные силы. А вот подобной ситуации никто не предвидел: влиятельные и богатые либеральные круги, которые пришли бы на помощь при первой же необходимости, тотчас же отвернутся при малейшем намеке на убийство. И опять же индийцы. Он имел представление, хотя и весьма смутное, об их положении здесь. Но никогда не думал, что оно так ужасно. Он был подавлен, никак не мог избавиться от чувства вины. Но как все-таки ему выбраться отсюда, как выкарабкаться из этой проклятой истории с убийством? Надо же было, черт побери, допустить, чтобы его пропуск очутился в руках полиции. И Вестхьюзен…