Радость и страх

- Сверху, и это единственный правильный путь. Дай мне только небольшой капиталец, я тебе покажу.

- Но я про это и говорю, Дик. Если б нам побольше откладывать, ну хоть по фунту в неделю, за год накопилось бы пятьдесят фунтов.

- Нет, вы только послушайте ее! Все вы, женщины, одинаковы. Сплошные Далилы. Вам бы только связать мужчину по рукам и ногам, и пусть трудится на вас до седьмого пота.

- Но, Дик, ты обещал...

- Ну, заладила! - И вдруг он швыряет Табиту на пол.

- А что мне остается? - В ней взорвалась ярость. - Если б не я, ты вообще бы ничего не делал. И что будет дальше? Так жить невозможно.

По счастью, в дверь стучат. Это хозяйка интересуется, не задумали ли они разнести весь дом, и Бонсер, возмущенный необходимостью терпеть дешевые меблирашки и придирки всяких мегер, забывает свой гнев на Табиту.

- Впору завтра же отсюда съехать!

- Но мы ей должны за две недели, за пансион.

- Ну, этих денег она не увидит, и то хорошо. У меня тут родилась одна мысль. Ты пожарную лестницу приметила? - Он смеется и вот уже опять всем доволен. Его даже удивляет, что у Табиты озабоченный вид. - Ну чего ты, Пупс? Что тебе не нравится? Бери пример с меня, я-то не унываю.

- Ты не имеешь права так со мной обращаться.

- Тысяча фунтов, можно сказать, уже в кармане была. - Он долго шагает по комнате, улыбаясь, повторяя: "Тысяча фунтов". На хмурое лицо Табиты он не обращает внимания, словно и не видит его. Хмуриться бесполезно. Куда там, ей приходится употребить все свое влияние, чтобы не дать ему уйти из дому и пропить их последние шиллинги.

12

Два месяца спустя они живут в захолустном городке в Мидлендсе. Квартира у них хуже некуда, в глухом переулке. На улице май, но ни одного цветка не видно, только похоронный венок в витрине зеленщика. Каждый день идет дождь. Табита, пробираясь с тяжелой сумкой в толпе на рынке, то и дело налетает на других женщин с сумками, в макинтошах. Макинтоши, мостовая, дома, даже небо - разных оттенков грязно-серого цвета. Лица у женщин хмурые; со шляп каплет вода, носы покраснели; даже у хорошеньких вид противный и в то же время жалкий. Табита на бегу сталкивается с другой молодой женщиной, выходящей из лавки зеленщика. Они застывают на месте в таком изумлении, точно за все это утро еще не видели ни одного живого существа. Да так оно и есть. Та женщина, наверно, думает только о капусте, у Табиты все мысли заняты Бонсером. Они обмениваются взглядом, означающим: "Ну и чучело! Мне ее жаль, какая она, верно, несчастная!", и, вдвойне изничтожив друг друга презрением и жалостью, спешат каждая своей дорогой с тем же хмурым и озабоченным видом.

Табита, впрочем, не думает ни о своих заботах, ни о дожде, ни об уродстве жизни. Она уже давно не задается вопросом, счастлива она или нет. Ей некогда, ни минуты свободной. Все время надо срочно решать какие-то неотложные проблемы. Сейчас, например, это новый, совершенно неожиданный поворот в поведении Бонсера. Нынче утром, после целой недели хорошего настроения и нескольких прибыльных операций, он вдруг отказался встать с постели и даже позавтракать. Этот последний симптом особенно встревожил Табиту.

- Ты что, Дик, заболел?

- Да, проказой. Уйди.

Но Табита, дочка врача, не признает шуток по поводу здоровья.

- Может, это инфлюэнца. У тебя голова не тяжелая, суставы не ломит?

- Нет, только с души воротит.

А может, он просто дуется? Нет, едва ли. Дуться не в его характере.

- Может, это начинается ангина? Полосканье тебе заварить?

Ответом был только стон. И Табита, бегая из лавки в лавку, чувствуя, как в ботинках хлюпает вода, все гадает, что это с ним стряслось. Наверно, все-таки инфлюэнца. А раз так, нужно ждать воспаления легких. Или он на нее обижен? "Но я, кажется, не давала повода. Даже в тот раз, когда он меня разбудил. И он не сомневался, что мне было приятно, в этом-то я уверена. И аппетит у него все время был отличный. Да он вообще не болеет".

Так ни до чего не додумавшись, она прибегает домой и застает Бонсера уже наполовину одетым.

- Дик! Тебе стало лучше?

- Нет, хуже.

- Ну вот, не надо было вставать.

- Я сейчас пойду и напьюсь. Надрызгаюсь, как последний сукин сын.

- Но почему? Вчера ты был такой довольный.

- Из этого не следует, что я должен быть довольным сегодня.

- Что с тобой. Дик? Если ты не болен и не сердишься... Или сердишься?

- К закрытию найдешь меня около "Красного Льва". Захвати с собой тачку. - И уходит.

Теперь Табита не на шутку испугана. Может, он сошел с ума? Помучившись дома, она решает заглянуть в "Красный Лев" и видит: Бонсер стоит у стойки и пьет виски. Его не узнать, такой безысходной тоской веет от всего его облика.

13

В пивной появляются два грузных верзилы и начинают громогласно обсуждать какую-то свою удачу. Можно понять, что они - букмекеры и за день хорошо заработали. Они смеются, хлопают друг друга по спине.

Табита смотрит на них с отвращением и вдруг ощущает толчок под ребра. Бонсер, преобразившийся, шепчет ей на ухо:

- Видала эту пару? Самые продувные бестии на сто миль в округе. А я вот сейчас возьму и всучу им уотлинговских бумажек.

Табита, решив, что у него в голове помутилось от спиртного, стискивает его руку и шепчет в ответ: - Не стоит, уже поздно.

Бонсер стряхивает ее руку и подходит к стойке.

- Добрый вечер, джентльмены. - Он кивает букмекерам. - Заработать хотите? Нет, на этот раз не лошадка. Тут дело верное. Вы про покойного лорда Уотлинга слышали? Так вот, поинтересуйтесь. - Он достает газетную вырезку. - Кончина маркиза Уотлинга. Кое-какие чудачества. Нет, это не то, что вы думаете. У него были женщины. Целых две. С этого-то и начались неприятности, от которых кому-то очистится не один миллион. Я не шучу, про это в газете написано. Вот: "Состояние Уотлинга".

Букмекеры ухмыляются друг другу, а Табита дрожит за Бонсера. Но он продолжает:

- Не верите? Ну, конечно. Чтобы распознать правду, когда она перед тобой на ладони, надо быть умным человеком. Так вот, у этого лорда Уотлинга был особняк на Итон-сквер и еще мясная лавка в Бермондси, там он называл себя Смитом. Откуда мы знаем, что это было одно и то же лицо? А потому знаем, что между домами есть подземный ход [фешенебельная лондонская улица Итон-сквер и портовый район Бермондси находятся очень далеко друг от друга, к тому же на разных берегах Темзы]. Мы его нашли. Он, конечно, очень старый. Существует сотни лет. Проделан монахами, чтобы попадать к девочкам, которых они держали под замком в женском монастыре у самой реки, там их было удобно топить, если заартачатся.