Турбо Райдер (СИ)

Отец оскалил зубы. Грязные. Земля.

- И как на вкус? Я вчера встретил людей. Они шли из города по железной дороге. Какие-то сумасшедшие.

- А причём тут вкус земли?

Человек пожал плечами.

- Я думаю, это свело их с ума.

- Земля? Хм...

Не-мёртвый отец зачерпнул горстью сухую землю, откинул голову и засыпал себе в рот. Прожевал медлительно. Поперхнулся, затем его вырвало.

- Ностальгия. Тем не менее... я начинаю многое понимать.

- Понимать что?

- Попробуй - поймёшь тоже.

Человек тоже зачерпнул горсть земли, но жевать её не стал, поспешно вышвырнув набранное в сторону и вытерев руку.

- Меня тянет попробовать. Но мне кажется, что люди, которые шли вчера по железной дороге, сошли с ума именно из-за этого.

- Они не сошли с ума. - ответил не-живой отец, снова запихивая в рот остатки зелёной растительности, и потому говоря немного непонятно, - Они просто поняли то, что нужно понять человеку, когда вокруг происходит такое: что случилось и как с этим быть. И они ушли... - на этот раз отец неопределённо махнул рукой, - Я не знаю. Но если бы я тоже пошёл - я бы пришёл куда надо. Но так-то я прийти не смогу, ведь я не собираюсь идти.

- Не собираешься? Ты же попробовал землю! - удивился человек

- Да, но ведь я уже мёртв. - отец улыбнулся и пожал плечами

Человек покачал головой и зашёл назад в дом. Прошёл на кухню и заглянул в холодильник, там - хоть шаром покати, всё съел отец за ночь. Выходя из кухни...

- молоток. Хм. Он его не взял.

Приятно было ощутить его в руке.

- не ощущаю такого к отцу, что ощущаю к тебе. Словно бы у тебя есть душа.

Человек вышел из дома.

- Еды нет.

- Я знаю. Я её съел. - не-живой отец сидел посреди разворошённых им грядок, где раньше росла картошка. - Я всё съел.

- Я вижу. - человек указал пальцем на живот отца, - А я что есть буду?

Отец развёл руками. Человек понял, что ничего от него не дождётся, поэтому молча развернулся и зашёл в дом, где быстро переоделся, а потом ушёл в магазин. В небольшом посёлке был свой: обычный, маленький, в точно таком же доме, подобным которому и застроили всё. Самодельная вывеска, продавщица, она же - владелец. Человек с ней здоровался, потому что её знал. Мысли о магазине успокаивали. Местечко в какой-то мере уютное, приятное, по-своему домашнее. Хотелось попасть туда поскорее.

Он быстро прошёл через опустевший посёлок, всё так же, как и днём ранее, оглядывая дома. Заходить ни в один просто не хотелось, несмотря на то, что двери почти всех из них были открыты настежь. Не страх. Не опасение. Само собой почему-то казалось, что никого нет и опасности быть не может, но всё равно, что-то мешало зайти внутрь. Поэтому человек шёл мимо.

Он дошёл до магазина и придирчиво осмотрел его снаружи. Казалось, что не изменилось ничего, но запах... всё тот же. Гниющая земля. Должен ли так пахнуть магазин? Человек не понимал ничего в происходящем, но точно осознавал, что там, где пахнет гнилой землей, творятся странные вещи. Тем не менее, он вошёл внутрь, попав в почти кромешную темноту. Дверь на тугой пружине громко хлопнула за его спиной и темнота стала совсем непроглядной.

Щёлкнула зажигалка.

- А. Это ты. - сказала продавщица, стоящая за прилавком. Синий фартук с белой оторочкой, ещё советский. Продавщица, раньше очень пухлая и краснощёкая, блестящая, казалось, от довольства, сейчас выглядела серо, как всё вокруг, - Еды хочешь?

- Да. Мы же раньше были на "вы". - ответил человек

- Нет-нет. Ты. И ты мне давай тоже.

- Хорошо, значит на "ты".

- Еды нет.

Продавщица обвела рукой прилавок и полки. Всё товары лежали на своих местах, но были негодные. Консервы - вскрытые, хлеб - вымазанный калом и испорченный, мясо и колбасы щедро натёртые всё тем же калом и серой землёй. Еда сама по себе выглядела старой и испорченной. Апофеозом всего выглядело ведро с землей, стоявшее с покупательской стороны прилавка.

Только сейчас, привыкнув к свету зажигалки и приглядевшись, человек увидел, что руки продавщицы грязны от земли, кала и прочего чего-то, что не различить. И на фартуке те же самые следы. А ещё кровь, много крови.

- Еды нет. У тебя есть земля снаружи - её и ешь. Я всё поняла ещё вчера, тоже начала есть землю и поняла.

Говорила она монотонно, но с затаённой страстью, огонёк зажигалки подрагивал в её руке. Человек молчал. Продавщица продолжала. Она поднесла зажигалку поближе к лицу, осветив выпученные глаза и грязные спутанные сосульки крашеных в красный цвет волос.

- Я хотела уйти со всеми, которые шли. Но как можно оставить вам всё это? - она обвела рукой магазин, - Вы не должны этим пользоваться!

Тон её голоса повысился.

- Вы не должны! Это всё для тех, кто останется тут навсегда, а остальные должны есть землю и уйти, уйти! В городе... они не хотят... а здесь не город!

- Сама почему не уходишь?

Человек отступил назад, к выходу. Продавщица двинулась туда же, грузно и неуклюже, почти карикатурно, топая ногами.

- А как? Это... моё место... у него есть душа. Ты веришь в то, что у предметов есть душа?

- Мой отец говорит, что у его машины есть душа. Я не знаю. Я её боюсь.

- О. - она скривила губы и рассудительно кивнула, продолжая двигаться к выходу, - Да. Я его понимаю... - человек машинально отметил: она не удивлена тому, что его отец жив, - этот магазин я купила и обустроила сама. Никто мне не помогал. Я не могу отсюда уйти.

- Потому что ты мертва? - человеку стало интересно

- Потому что я не хочу! Как можно уйти, когда есть душа, которая тебя любит? Которой ты не безразличен! Это предательство!

- Я никогда в тебе раньше такого не замечал. Вот она, какая ты была, оказывается.

- Да. А теперь - иди сюда. И ешь землю.

Выйдя из-за прилавка, она наклонилась и подхватила многокилограммовое ведро одной рукой, как пушинку. Человек увидел, что палец, которым продавщица держит рычажок зажигалки, уже покраснел от нагревшегося кремниевого колёсика.

- Я чувствую в тебе. Чувствую в тебе. - продолжала она, речь её стала невнятна, почти горячечна, - В тебе этого быть не должно, ни в ком. Поэтому... иди сюда. Ешь землю. Это ведро. Ты должен.

Она и дальше что-то говорила, что человек воспринимал уже не как речь, а музыкой и ритмами. Тяга к серой гнилой земле, бывшая в нём, стала сильной и всеобъемлющей, похожей на сексуальное желание подростка, но совсем иначе, идущее не от половых органов, идущее от головы, от желудка, от желания уйти. Человек почувствовал, что во всём происходящем есть что-то правильное, что-то то-как-оно-должно-бытьное, поэтому он стоял на месте. Завороженный. Продавщица шла к нему, держа близко-близко к лицу зажигалку, смотря серыми блестящими глазами, покачивая на вытянутой руке тяжёлое ведро.

- Я-тебе-несу-его, я-тебе-несу-его, а-ты-неси-его-не-хочешь-его, а-ты-си-хочешь-его, а-хочешь-ег-си го-шьего-пси-штыми-ты, спо-шта-псилы-ми, -спо-шта-псилы-м-, -кса-кса-кса-кса-кса...

Она подошла почти вплотную.

- По-це-лу...

Кремниевое колёсико нагрелось красным-красно.

Зажигалка, зажатая продавщицей, с тихим треском лопнула.

Рука её объялась синим пламенем на один миг, может дольше - на секунду, полыхнула, и пламя исчезло.

От человека отхлынуло. Горячая волна, от ног до головы и назад, пронеслась по его телу. Он отпрыгнул назад, к двери, рванул её на себя, и выскочил наружу, под бледное небо и блёклый солнечный свет. Продавщица тоже рванулась и прижала дверь красной от ожога кистью с красным большим пальцем, из которого торчало кремниевое колёсико, не давая ей закрыться.

- Вернись! Я прошу, вернись! Ты же понимаешь!

Человек действительно понимал.

- Нет. Я не хочу.

- Это не то желание! Это не то желание!

- Я понимаю. Но я не хочу!

Продавщица села на грязный пол и заплакала, всё так же держа дверь одной рукой, а второй вытирая слёзы.

- Но ведь... я хотела... как лучше...