Военная тайна

больной площадке гулко ахнул мяч, и ребятишки кинулись туда.

Потом подошли Натка, а за ней Алька и Катюшка Вострецова, которые волокли на бечевке маленький грузовичок, до краев наполненный яблоками, грушами и сливами.

- Это наши ребята за ужином нагрузили. Вот мы и увозим, - объяснил Алька. - Ты проводи нас, папка, до отряда, а потом мы с тобой гулять пойдем.

Грузовик двинулся, а Сергей и Натка пошли сзади.

- Он, вероятно, на днях уедет со мной в Москву, - неохотно сообщил Сергей. - Так надо, - ответил он на удивленный взгляд Натки. - Надо так, Наташа.

- Ганин! - набравшись решимости, спросила Натка. - А что, Алька когда-нибудь мать свою видел? То есть... видел, конечно... но он ее хорошо помнит?

Грузовик вздрогнул, два яблока выпали и покатились по дорожке. Алька, быстро обернувшись, взглянул на отца.

Сергей наклонился, подобрал яблоки, положил их в кузов и с укоризною сказал:

- Что же это, шофер? Ты тормози плавно, а то шестеренки сорвешь да и машину опрокинешь.

Они подошли к дому. Сергей сказал, что задержит Альку ненадолго. Однако Алька вернулся только ко сну.

Натка раздела его, уложила и, закрыв абажур платком, стала перечитывать второе, только что сегодня полученное письмо.

Мать с тревогой писала, что отца переводят на стройку в Таджикистан и что скоро всем надо будет уезжать. Мать волновалась, горячо просила Натку приехать пораньше и сообщала, что отец уже сговорился с горкомом, и если Натка захочет, то и ее отпустят вместе с семьей.

Противоречивые чувства охватили Натку. Хотелось побыть и здесь до конца отпуска, тем более что вожатый Корчаганов уже выздоравливал. Хорошо было поехать и в Таджикистан, хотя и грустно покидать город, где прошло все детство. И было как-то неспокойно и радостно. Чувствовалось, что вот она, жизнь, разворачивается и раскидывается всеми своими дорогами. Давно ли: дядя... папаха, дядина сабля за печкой... мать с хворостиной... Давно ли пионеротряд... сама пионерка... Потом совпартшкола. И вдруг год-два - и сразу уже ей девятнадцатый.

Ей показалось, что в комнате душно, и, натянув сетку, она распахнула настежь окно.

Обернувшись, она увидела, что Алька все еще не спит, а лежит с открытыми и вовсе не сонными глазами.

- Ты что? Спи, малыш! - накинулась на него Натка.

Алька улыбнулся и привстал.

- А мы сегодня с папой на высокую гору лазили. Он лез и меня тащил. Высоко затащил. Ничего не видно, только одно море и море. Я его спрашиваю: "Папа, а в какой стороне та сторона, где была наша мамка?" Он подумал и показал: "Вон, в той". Я смотрел, смотрел, все равно только одно море. Я спросил: "А где та сторона, в которой сидит в тюрьме Владикина Влада?" Он подумал и показал: "Вон, в той". Чудно, правда, Натка?

- Что же чудно, Алька?

- И в той стороне... и в другой стороне... - протяжно сказал Алька. Повсюду, помнишь, как в нашей сказке, Натка? - живо продолжал он. - Папа у меня русский, мама румынская, а я какой? Ну, угадай.

- А ты? Ты советский. Спи,