Дуэльная ситуация. Еврейский детектив

— Конечно, можно. Я вас слушаю, Вера, — сказал я.

— Я очень глупо себя вела, ничего не объяснила. Понимаете, моя мама девочкой жила здесь в Чернышеве на улице Луч. У них в доме все квартиры были коммунальные, и только одна отдельная. В ней жил прокурор города. Прокурор тоже был… еврей. У него был сын, ровесник мамы. Этот мальчик никогда не гулял во дворе. Но, наверное, смотрел, как другие дети играют, и ему хотелось к ним, но его не пускали. Так мама рассказывала. Когда мама бежала по лестнице с третьего этажа, прокурорская дверь на втором этаже иногда приоткрывалась, и выглядывал прокурорский сын. Он говорил маме: «Подойди!» И давал ей печенье «Привет», очень вкусное. Потом прятался за дверью. Эту историю мама мне рассказывала много раз, если мы оказывались на улице Луч или рядом с ней, всегда повторяла. Это — семейная сказка, наша с мамой… А тут я узнала про вас и подумала, что вы — сын того мальчика, а отец мальчика был вашим дедушкой… Я думала рассказать о вас маме, ее бы такое совпадение порадовало. Мама сейчас болеет… Очень глупо? Извините!

«Надо же, все объяснила, какая хорошая девушка, и мама болеет», — подумал я и мысленно извинился перед ней за «дуру». Через четыре месяца мы с Верой поженились.

«ПЕРЕЛЬМУТЕР ПОМЕР»

Перельмутер, похожий на Кощея Бессмертного, сидел над горкой золотых монет, хохотал и говорил, как будто каркал: «Кар! Кар! Полотна шлаковаты они считали! Мерили рулеткой пол, на калькуляторе делили, спрашивали, сколько слоев и на рупь пятьдесят умножали! Проверяющие! Кар! Кар! А парник? Из чего? Из уголков из дюралевых, из крылатого металла! Где взял? На работе взял! Выписал, вывез и парник соорудил! Огурцы до ноября собирал! А они мордой в пол, а парника не видят! Скрытое ищут, а оно, вот оно, воровство мое, стоит на свежем воздухе! Проверяющие!»

Сон прервал телефонный звонок.

— Спишь, что ли? — спросил меня начальник. На часах было 3 : 15 ночи.

— Бодрствую! — ответил я.

— Правильно, нельзя спать. Перельмутер помер.

— Как помер?!

— А так, в командировке, в Челдыме. Днем рубашечку отослал, потом выпил в гостинице с бывшим военпредом, потом лег спать и не проснулся.

— Какую рубашечку?

— Да рубашки он домой отсылал. Два дня поносит, новую купит, а грязную завернет, и домой отправит в стирку. По почте... Слушай, Ром, а евреи раков едят?

— Евреи все едят. Кроме свинины.

— Я тоже подумал, что ерунда… В общем, собирайся в Челдым.

В человеке, когда он получает генеральский чин, многое меняется, в первую очередь — походка. Мы подшучивали над нашим начальником, вопросы ехидные задавали. Он говорил: «Ну, вы свою наблюдательность на преступниках тренируйте, ишь, хихикают, распустились под моей мягкой рукой! Я вам покажу, что такое генеральский гнев!» В общем, был очень доволен, с удовольствием трепался про свое свежее генеральство, конечно, только со своими. Кроме изменения походки у генералов, наверное, открывается «третий глаз». Еще можно понять, почему его проинформировали о смерти Перельмутера раньше, чем меня, но откуда он узнал столько мелких подробностей? И обрисовал картину двумя штрихами просто и понятно. И разбудил он меня в такую рань не зря, я успел на самый удобный рейс в Челдым. Наверное, генералом мне не быть, слабоват я.

КОМАНДИРОВКА НА ВОСТОК. ПОСЛЕДНИЙ РАЗГОВОР

Я позвонил по телефону Виктору Кузьмичу Запрудному, бывшему старшему военпреду на заводе, на котором больше тридцать лет производились несколько модификаций радиоголовок самонаведения конструкции Перельмутера. До сих пор производились почти без перерыва, потому что продукцию покупали сначала в Китае, потом в Индии. Спросил Запрудного, где ему удобнее со мной встретиться: в гостинице, у него дома или в городской администрации. Он сказал, что удобнее в гостинице, но он туда сейчас еще не в состоянии прийти, слишком свежи воспоминания. Тогда я по телефону договорился с местной властью, чтобы нам выделили кабинет. Я попросил Запрудного очень подробно рассказать о его последнем вечере с Перельмутером.

— Я рад был, что Семен приехал, да надолго, на две недели. Он давно в Челдым не приезжал, не было причины приезжать. А когда изделие запускали, по месяцу здесь жил. Я тогда с ним подружился, помогал ему, чем мог. Он этому изделию всю жизнь отдал. Мог бы выбрать себе жизнь полегче, докторскую бы защитил, писал бы книжки, все б его знали. А тут его не знали даже летчики, которым он жизни спас. В этот раз командировка была, пожалуй, надуманная. Что называется, сбежал в командировку. Неделю он на заводе проковырялся, а в конце недели я к нему в гостиницу пришел. Обнялись и сели выпивать.

— А что же не у вас дома?

—Да… у меня дома обстановка не очень, вам потом ясно будет. Вспоминали с Семеном былые годы, когда важнее работы для нас ничего не было. Потом начали жаловаться друг другу. Он рассказал, что вокруг него идет какая-то возня, письма, шу-шу-шу. Полковника, сказал, прислали из Следственного комитета по мою душу… Видимо, он вас имел в виду. Уйду, говорил, с работы, буду огурцы выращивать.

И покойник знал, что под него копают, и на предприятии об этом знали. Я у них был всего два раза, сидел в отдельной комнате и читал бумаги, с людьми не разговаривал. Я специально расширил список затребованных документов, чтобы нельзя было определить, кто и что меня интересует. Тем не менее, идя по коридору, я услышал, как у меня за спиной одна сотрудница сказала другой: «Говорят, на Перельмутера в суд подали». Кто-то позаботился об утечке информации, скорее всего, тот, кто написал анонимку. А уж заботиться о том, чтобы переврали и исказили суть происходящего, не нужно было, это сделала народная молва.

— Какие огурцы? — спросил я Запрудного.

— Участок у него был. Он там ничего не делал, всем жена и сын занимались. Но лет тридцать назад, когда участок дали, он сам домик построил и выра- щиванием огурцов увлекся. У него хорошо получалось, даже мне сюда семена привозил.

Надо же, и мне в ночь, когда умер Перельмутер, приснилось, что он огурцы выращивает. Может, у меня тоже «третий глаз» прорезывается?

— Я ему сказал, чтобы уходил с работы, не думал, — продолжил Запрудный. — А то, сказал, мы с тобой и так многое прозевали. Внукам дедушки нужны сильные и смелые. Конечно, про себя ему стал рассказывать. Он весь в своих неприятностях, а я — в своих. Дочка у меня развелась с мужем и вышла замуж за нового. Он у нас в Челдыме — большой человек. Квартира огромная, в семье три человека: дочка, муж ее, новый зять Федор, и внучок мой Артемка, а у Федора уже три дочки есть от двух предыдущих жен в разных местах, слава Богу, не в Челдыме. От него только девки родятся. Сейчас с дочерью моей двойню родили, две девочки. Нам с женой двухкомнатную квартиру купили в том же доме. Так, все хорошо. Но сердце у меня за внука болит, растет без отца и без мужского воспитания. Дядя Федя с работы придет, подкинет его к потолку. Все, конец, роль отчима на этом заканчивается. Артемка мой новому папе на хрен не нужен. Я с внуком старался больше времени проводить, так ведь не давали! Жена моя при важном зяте такая гранд дама стала, в простоте слова не скажет, губы бантиком: «Артем, ты должен понимать, что вредно, что полезно! Кушай морковь, это хорошо для зрения». Сроду у нас в семье «морковь» не говорили. Грызут, трут и в суп кладут морковку, а морковь ученые ботаники изучают, еще морковь в магазин привозят. Нет, теперь бабушка — ни слова в простоте. Сделалась похожей на жену городничего из «Ревизора». Мальчик-то эту фальшь чувствует, страдает. Я его от этой фальши пытался оторвать. С большим трудом вытащил внука в тайгу. Мы с ним грибы собирали, рыбу ловили, на дерево залезали, в зимовье ночевали. А у него на следующий день температура 38,4. Что тут началось! Дочка беременная плачет, Артемка испуганный в постели сидит с завязанным горлом, жена носится по двум квартирам, патлы седые распустила для эффекта и орет: «Погубил ребенка, убийца!» Устроили семейный совет, постановили меня к Артемке не подпускать. Всем жена заправляла, унижала меня при зяте. Дочка, пузо на нос лезет, некрасивая, сидит, страдает. Зять мне подмигнул потихоньку, но на защиту не встал. Жена начала меня есть после этого основательно, шагу не дает ступить без замечания, без насмешки. Грызет, даже не пилит. Только увидит, сразу впивается. Я тогда взял у ребят в гараже кислоту для аккумуляторов, поставил дома на обеденный стол таз, в него установил ее новые туфли и полил их кислотой. Она как увидела, осела на стул. Сидит в оцепенении. Ну, думаю, сейчас одумается, помиримся, ведь она неплохая баба была. Куда там, чуть до уголовного дела не дошло. Заставила зятя меня осудить: «Виктор Кузьмич, вы не правы», а у самого глаза смеются. Ну, я так в разговоре с Семеном подвел, что в свое время недостаточно семьей занимался, многое упустил, что работа не главное, в нашем возрасте главное — семья. Чтобы, значит, уходил с работы, не боялся. Опять же, и в себе разобраться надо, подвести итоги.