Кортик

то есть. Недаром Борька не пускал его вчера в подземный ход... Это все не зря!

Борька торговал у подъезда папиросами. Миша подошел к нему:

– Ну, пойдем в подвал?

Борька осклабился:

– Ход-то заколотили.

– Кто велел?

Борька шмыгнул носом:

– Известно кто: управдом велел.

– Почему он велел? – допытывался Миша.

– "Почему"... «Зачем»... – передразнил его Борька. – Чтобы мертвецы не убежали, вот зачем... – И, отбежав в сторону крикнул:

– И чтобы дурачки вроде тебя по подвалу не шатались!

Миша погнался за ним, но Борька юркнул в склад. Миша пригрозил ему кулаком и направился в клуб.

Записка Журбина подействовала. Митя Сахаров отвел ребятам место, но предупредил, что не даст им ни копейки.

– Основной принцип искусства, – сказал он, – самоокупаемость. Привыкайте работать без дотации. – И наговорил еще много других непонятных слов.

Шурка-большой проводил испытания поступающим в драмкружок. Он заставлял их декламировать стихотворение Пушкина «Пророк». Все декламировали не так, как следовало, и Шура сам показывал, как это надо делать. При словах «И вырвал грешный мой язык» – он корчил зверскую физиономию и делал отчаянный жест, будто вырывает свой язык и выбрасывает его на лестницу. У него это здорово получалось! Маленький Вовка Баранов, по прозвищу «Бяшка», потом все время глядел ему в рот, высматривая, есть там язык или нет. После испытаний начали выбирать пьесу.

– "Иванов Павел", – предложил Слава.

– Надоело, надоело! – отмахнулся Шура. – Избитая, мещанская пьеса. – И, гримасничая, продекламировал:

Царь персидский – грозный Кир

В бегстве свой порвал мундир...

Знаем мы этого Кира!.. Не пойдет.

После долгих споров остановились на пьесе в стихах под названием «Кулак и батрак»; о мальчике Ване – батраке кулака Пахома.

Шура взялся играть кулака, Генка – мальчика Ваню, бабушку – Зина Круглова, толстая смешливая девочка из первого подъезда.

Миша не принимал участия в испытаниях. Подперев подбородок кулаком, сидел он за шахматным столиком и думал о подвале.

Борька нарочно его обманул. Он сказал отцу, и Филин велел заколотить ход в подвал.

Что же угрожает складу, где хранятся старые, негодные станки и части к ним? Эти части валяются во дворе без всякой охраны. Кому они нужны? Кто полезет туда, особенно через подвал, где нужно ползти на четвереньках?

А может быть, филин – это тот самый Филин, о котором говорил ему Полевой? Миша вспомнил его узкое, точно сплюснутое с боков, лицо и маленькие, щупающие глазки. Как-то раз, зимой, он приходил к ним, дал маме крошечный мешочек серой муки и взял за это папин костюм, темно-синий костюм с жилетом, почти неношенный. Он все высматривал, что бы ему еще выменять. Его маленькие глазки шарили по комнате. Когда мама сказала, что ей жалко отдавать костюм, потому что это последняя память о папе, Филин сказал: «Вы что же, эту память с маслом собираетесь кушать?» Мама тогда вздохнула и ничего ему не ответила.

Нужно обязательно выяснить, в чем тут дело. Пусть Борька