Быть счастливым

– Что ты не отвечаешь, гнида?! – заорал отец, рывком поднял его за одежду и врезал своим сильным кулаком, – А? Нечего сказать? – рычал он. – Вот тебе на память! – и стал бить ногами по ребрам.

Мне было жутко. Я подползла к какому-то дереву и впилась пальцами в его кору. Антон уже не двигался. Надеюсь, он претворился, чтобы этот урод от него отстал. Отец последний раз ударил ногой по его лицу и сказал:

– Чтобы я тебя с ней больше не видел… А ты! Живо пошла домой, шлюха! Нашла себе тут хахаля! – он поднял меня, больно сжав плечо, затолкнул в подъезд и захлопнул за мной дверь.

– Я тебя от этого отучу! – услышала я его пьяный голос за дверью… Потом шаркающие шаги… Он ушёл.

Я осторожно приоткрыла дверь, огляделась и ринулась к Антону. Он расслабился и лежал на грязной дороге. Я присела к нему, приложила комок снега к кровоточащей брови. Проводила холодным снегом по царапинам, оставленным осколками бутылки. Он приоткрыл глаза, и я тут же отдернула руку. Он попытался ухмыльнуться, но не получилось.

– Ты как? Жив?

– Конечно… – выдавил он.

Я сжимала от волнения снег.

– Вызови скорую, – тихо сказал Антон.

Я замялась и пожала плечами, потому что мобильного телефона у меня никогда не было. Он с усилием повернулся и вытащил из кармана джинсов телефон, но его экран ни в какую не загорался. На корпусе красовалась огромная трещина, оставленная, вероятно, ногой моего отца. Антон откинул в сторону бесполезный аппарат и попытался подняться. С трудом сел, опираясь на руки. Тяжело вздохнул и тут же поморщился от боли. Наверное, у него сломано ребро… Или даже не одно! Кое-как я помогла ему встать на ноги.

– Ты же не собираешься идти домой? Я тебя не отпущу в таком состоянии!

– Я не дойду, – ответил Антон.

– Тогда ко мне пошли!

Мы вошли в подъезд. Лифт оказался сломан, пришлось подниматься пешком.

– Надеюсь, у тебя хотя бы дома есть телефон? – спросил он.

– Ну… Надейся…

– Что, нет? И даже мобильного?

Я покивала. Он остановился, придерживаясь за перила. Ему было очень тяжело идти.

– Осталось немного, – попыталась подбодрить я, – уже пятый этаж!

– А нам на какой?

– На восьмой.

Он вздохнул, потом прокашлялся, и мы пошли дальше. Наконец, добравшись до квартиры, мы завалились туда и облокотились на стены напротив друг друга, пытаясь отдышаться. Однако, он тяжелый…

– Ты проходи.

Антон скинул ботинки и, пошатываясь, зашел в комнату.

– У меня есть молоко! Хочешь? – крикнула я из кухни.

Он что-то невнятно ответил. Я решила сама, принести ему стакан. Когда я пришла, он уже спал в кресле.

Да уж… Я в отличной ситуации… У меня дома почти незнакомый мужчина, в любой момент может прийти мой пьяный отец, а меня ещё и жутко завалили в школе уроками. Кстати, неплохо было бы этим заняться. Я села за стол. Из-за ощущения присутствия Антона мне было неуютно. При малейшем шорохе, я отрывалась от уроков и оборачивалась на него. Но постепенно я стала привыкать, и через некоторое время беспокойство оставило меня. Зачитавшись, я совершенно абстрагировалась от всего происходящего. Такое со мной часто бывает, особенно, когда я читаю историю или литературу. Сами предметы мне нравятся, но не учителя. Они только все портят.

Я потянулась на стуле и, случайно взглянув на циферблат, увидела, что уже девятый час. В этот момент Антон позвал меня. Я тут же метнулась к нему.

– Как ты?

– Плохо… Нет чего-нибудь от головы?

– Вон, в углу топор.

– А это зачем? – не понял он.

– Ну, от головы, – усмехнулась я. – Ладно, сейчас принесу что-нибудь.

– Уютно у вас тут… – сказал он мне вслед.

Когда я принесла анальгин, он был уже в коридоре и одевал ботинки.

– Спасибо, – сказал он, принимая лекарство и стакан воды, – хотя это вряд ли поможет.

– Почему? Должно!

– Мне кажется, у меня сотрясение.

– И ты хочешь уйти?! – возмутилась я.

– Лучше не рисковать, твой отец может вернуться, Алиса.

– Да, ты прав… Но я провожу тебя!

Я принялась зашнуровывать кеды. Антон ничего не ответил.

Мы вышли. На улице было совсем холодно. Он часто кашлял и шел так, словно был сильно пьян. Меня напрягал его постоянный кашель: он был намного серьезнее, чем при обычной простуде.

– Ты во сколько выходишь в школу? – неожиданно спросил он.

– Обычно часов в 7.

– Так рано? Это, чтобы быстрее уйти из дома?

– Угу…

– Ну, тогда, мы, может быть, пересечемся. Я пойду к станции по той дороге, по которой ты ходишь в школу.

– Ты уезжаешь? И надолго? – взволновалась я.

– Нет, если повезет, я вернусь вечером.

– А зачем ты едешь?

– Мне надо в Москву… Важные дела… От этого зависит крупная сумма денег…

Вот вечно у них всё так! Постоянно всё очень важно и касается денег. Неужели, Антон такой же, как все они? Мы замолчали и больше не заговорили до самой его квартиры. Лифт в счастливом доме работал, и мы, всё так же молча, поднялись на девятый этаж. Я проводила его до двери, проследила за неуверенными движениями руки, пытающейся вставить ключ в замочную скважину, и сказала, когда он уже открыл дверь:

– Выспись… И постарайся найти время, чтобы сходить в больницу.

– Спасибо тебе, Алиса. Спокойной ночи, – сказал он, и мы расстались.

Я вернулась к себе. Было тихо. Я осторожно закрыла дверь и повесила куртку.

– Где ты шлялась, шалава малолетняя? Я велел тебе оставаться дома. Совсем, сучка тупая, оборзела!

Колючая лапа страха сжала меня где-то в районе легких.

– А ну-ка, иди сюда. Я те покажу… Чтоб жизнь мёдом не казалась. Думаешь, сама себе хозяйка? – он взял меня за руку, сильным рывком потребовал идти за ним. Я стояла на месте. – Чё встала? Пошла живо! – он не выдержал, взял меня за шкирку, потащил и швырнул на пол.

Я упала на живот. Быстро вскочив, я ринулась к стене. Но отец схватил меня за волосы и ударил об угол кровати. На секунду в глазах у меня потемнело, а в ушах отдалась пульсирующая волна. Он не стал терять времени даром и расстегнул свой ремень с тяжелой бляшкой. Надо держаться. Первый удар кожаным ремнем пришелся по лицу. Я съёжилась и постаралась забиться в угол, придерживая колени руками и защищая лицо. Он стал бить по рукам железной бляшкой. От боли я выгнулась, и ремень попал на оголившийся живот. Я извивалась на полу, удары приходились уже и на грудь. Я снова сжалась и подставила ему свою спину. Он бил по ней. Ремень смачно ласкал кожу, металл холодил и обжигал её. Потом ноги и всё остальное. Я сжала зубы и пыталась не проронить ни звука. Нельзя показывать врагу свою слабость. Получилось. Я уже даже перестала зажиматься, и отец лупил мое обмякшее тело. Он понемногу охладевал и, не видя проявлений слабости, перестал меня бить. Кинул ремень рядом, а сам ушел на кухню. Там напьется и ляжет спать беспробудным сном.

Я попыталась доползти до угла, но, сделав несколько движений, оставила надежды сдвинуться с места и растянулась на полу. Ну, вот, всё позади… О нет, только не это! Глупое сердце! Перестань, не надо! Все уже кончилось. Наш враг ушел. Но почему-то именно, когда он нас покинул, ты не выдержало и сдалось. И вот уже они скапливаются в глазах, и становится противно. Не надо, не надо! Почему я такая слабая? А, почему? Если бы меня спросили, кого я ненавижу больше всего, я бы сказала – отца и себя в такие минуты. Но тут уж ничего не поделаешь: они всё льются из моих глаз. Горло охватил спазм, и вырвалось что-то похожее на вой. Мне стало легче. Я продолжала выть, в бешенстве царапая стену и старый ковер. Я не чувствовала своего тела. Больше всего хотелось просто не существовать. Рядом лежит ремень, может на нем повеситься?..

Нет, не надо. Я начала приходить в себя и первое, что я ощутила, а так же второе и третье, была всё больше усиливающаяся боль. Ссадины сильно горели и чесались. Я поднялась, дошла до кровати и легла, как всегда, не раздеваясь……………………………………………………………………………………………