Ржавчина от старых якорей

я», а «паруса».

Форменные якорьки ребячьих рубашек золотыми вспышками отражались в темной стеклянной воде. Эти вспышки застревали среди желтых кувшинок. На сгнивших торцах балок по краям дамбы росла густая трава. Из нее прыгали в воду блестящие лягушата. (Одного из них я вскоре сделал героем повести «Баркентина с именем звезды».)

Операция «Лебяжий пух» закончилась.

Но приключения с якорем продолжались.

Мы решили возвращаться домой поездом. Ни в какой самолет нас с этим «ма-аленьким стоп-анкером» конечно не пустили бы. Поехали через Москву. В поезде якорь лежал в одном из купе, прямо посередине. Задвинуть его было некуда. Такое нарушение железнодорожных правил возмущало даже вежливых проводников-латышей, и было несколько сдержанных выяснений. А я больше всего боялся, что на эту железную махину загремит с полки кто-нибудь из ребят. Но все обошлось.

На площади Рижского вокзала мы сложили курганом рюкзаки и прочее имущество и стали ждать встречающих – наших друзей из московского интерната. Было решено погостить два-три дня в столице.

К нам подошел молодой насупленный милиционер-старшина. Сумрачно (даже не козырнув) потребовал:

– Уберите вещи. Здесь не положено…

– Как же не положено, если мы положили, – рассудительно возразил юный интеллигент Гоша Никитин.

– Ты мне поговори! Не уберете – сам сейчас покидаю на четыре стороны!

Маленький Игорек, изящно изогнувшись в позе сыгравшего отбой горниста, поправил пилотку и одарил старшину обаятельной улыбкой:

– Приступайте, пожалуйста. Начните вот с этого… – Он подбородком указал на якорь.

Милиционер помигал, сдержанно засмеялся, махнул рукой и ушел. Потому что странные какие-то ребята. Форма непонятная (может, иностранцы?) Не галдят, не спорят, не ругаются… и не боятся. Да и милиция, кстати говоря, была еще не та. Без дубинок, без наручников на поясе. Без неколебимой уверенности в своем омоновском праве и всесилии…

Вернувшись домой, мы стали определять, к какому «семейству» якорей относится наш трофей. Долго рылись в справочниках. И наконец решили, что более всего он похож на английский якорь Инглефильда (хотя и не в точности такой). «Инглефильд», как и якорь Холла, был без поперечного штока на веретене и с поворотными лапами.

А вскоре у нас появился еще один якорь. Того же размера, что и рижский, но классической, адмиралтейской формы. Раньше он верой-правдой служил большущему двухмачтовому баркасу с парусным вооружением шхуны. Долгое время баркас под гафельными фоком и гротом, под стакселем и кливерами ходил по нашему Верх-Исетскому озеру. На этом «корабле» постигали флотские премудрости курсанты местного морского клуба ДОСААФ. Но в конце концов баркас списали по ветхости. Его бывший командир Володя Логинов подарил якорь нам – как новой смене уральских мореходов.

Конечно, оба якоря были слишком большими для наших легких яхт. Поэтому они лежали в отрядной кают-компании – на низком каменном постаменте у ярко-алой стены с размашистой надписью «La Carabela»