Княжий воин

Днем обязательно кто-то был рядом с родником. Вот и сейчас небедно одетая тоненькая девушка набирала воду в кувшин. Поодаль сутулилась пожилая женщина в темном одеянии и торчал, как воротний столб, рослый мужик.

- Боярина Седоватого дочка, - издали разглядел Алешка. - А рядом ее пестунья* и дворовый мужик.

Не замечая встречных, девушка шла по тропинке, и что-то шептала над серебряным, полным ключевой водой, кувшином. Она подняла глаза на Романа, когда между ними оставалось несколько шагов. Её лицо вдруг вспыхнуло, кувшин выпал и, расплескивая воду, подкатился к ногам Романа. А боярышня, поддернув длинное платье, уже бежала прочь, её толстая коса колотилась в худенькую спину. Следом проковыляла пестунья, злобно погрозив парням клюкой.

- Чего это они? - удивленно спросил Роман у мужика-дворового, отдавая ему подобранный кувшин. Тот с ухмылкой почесал в затылке:

- А кто ж ее знает? Догони, да спроси:

- Уж не на тебя ли Анюта воду заговаривала? - ухмыльнулся и Алешка. - Она на стеночных боях глаз с тебя не сводила.

...Роман тогда не придал значения словам приятеля, но встреча с боярышней Анютой долго не выходила из головы и мешала жить по-старому. Существовало поверье, что заговоренную "на молодца" воду надо было плеснуть ему под ноги, до этого не пролив ни капли: Может, и в самом деле привораживала девчонка?..

- Ровнее молот клади, - ворчал на него Людота во время работы. - О деле думай, а не о девках.

"Откуда он узнал? - гадал Роман. - Да я и не думаю о ней".

Через несколько дней после нечаянной встречи Романа с боярышней, Людота решил воплотить идею о новом доме для приемного сына.

- А чего тянуть? Глазом моргнуть не успеешь, как март подойдет. У нас к тому времени лес уже должен быть к делу готов, а у Ромши девка сговорена.

По дедовским правилам дом нужно закладывать не раньше двадцать первого марта, а завершать строительство на Троицу. Лес на плотню* рубить следует в начале зимы, чтобы влаги в нем было меньше, а вот выбирать лучше всего в начале лета, когда листва молодая и проще выбраковать негодные деревья:

Роман с Людотой на крылечке, отдыхали после рабочего дня.

- Отец, не знаешь ли, кто из девок ему приглянулся? - подала голос из избы Марфа, гремя чугунками у печи.

- Дунька-дурочка.

- Типун тебе на язык, черт горелый, - засмеялась Марфа и вышла во двор, вытирая руки тряпицей: - Которая Ромше по нраву не ведаю, а вот о нем слезы льет дочка Никиты Седоватого. Пестунья ее, монашка, мне давеча на торжище шепнула.

Никита Седоватый был едва ли не ближайшим боярином князя Всеволода.

- А я чем боярину в родню не гожусь? - засмеялся Людота. - Он человек княжий, я тоже.

- Мордой копченой не годишься, бородой паленной, да глазом подбитым. Эвон, вода в бочке - поглядись-ка. Человек княжий!

Марфа ушла в избу.

- Что молчишь? - Людота толкнул локтем сидевшего рядом Романа. - Приворожил девку?

- Видел-то ее один раз. В другой раз встречу - не узнаю.

Роман, на беду свою, врать не умел - кровь прилила к щекам и к ушам. Но Людота ничего не заметил.

- Крестная твоя расстаралась? Лучше ее присуху никто не делает.

- Я-то при чем?

- А при том! - усмехнулся Людота. - Батька ее, боярин Никита, с князем нашим из Трубчевска приедет, а дочь единственная в присухе. А кто молодец? Людоты сын, Кокоры крестный? Вот родственнички для боярина ближнего: кузнец - с чертями знается, а крестная - ведьма.

- И зятек незнамо откуда, - поддержал Людоту Роман. - Думаю, огорчится боярин.

- Что старый, что молодой, - подала голос Марфа из избы. - Два лаптя - пара.

Словарь:

 пестунья - нянька, воспитательница

 плотня - любое строение из дерева

Глава седьмая

ЛЕСОВИК

(июнь 1184-го года)

Лес окружал Курск с трех сторон, оставляя открытым южное направление. Но вблизи города деревья для хорошей плотни давно вырубили:

Шли втроем, прихватив с собой отца Алешки, Шалыгу-старшего, признанного древознатца. За спинами старших мужиков луки: дичиной разжиться, от лихого человека отбиться - степь-то рядом.

В дощатике* переправились через Тускарь выше Перуновой поляны, и пошли на восход. Вблизи города стелились луга, еще помнящие весеннее половодье, тянулись перелески, кустарники. Небольшие речушки переходили вброд.

Роману хотелось скинуть одежду и поваляться на одном из попавшихся по дороге маленьких песчаных пляжей, поплавать в прозрачной, теплой воде реки. Но старшие топали по траве широким солдатским шагом, не обращая внимания на окружающие красоты.

Шалыга - среднего роста, худощавый, но ширококостный мужик, лысоватый со лба, кожа лица, как у всех кузнецов, прокалена огнем и побита окалиной. Его длинные и хваткие руки таили в себе недюжинную силу.

Шалыга приходился Людоте двоюродным братом, по-здешнему - братаном. Стало быть, Лешка Шалыга был братичем Людоты, а Роману - двоюродным братаном. Марфа была сестрой жены Шалыги-старшего, и ей Лешка приходился сестричем, а брат Марфы Иван был Лешкиным уем, и по старинным меркам считался Лешке чуть ли не ближе отца. Родственные связи, даже самые дальние, ценили здесь куда больше, чем в будущем. Этот род принял Романа под свое покровительство, и он обязан был знать его непростую структуру:

Настоящий строевой лес начинался где-то там, где позже встанет железнодорожный вокзал. Темная и мрачная издали стена леса расступилась и приняла пришельцев под свою сень. Твердый шаг старших мужиков сменился мягким, с пятки на носок - ветка не хрустнет. Часто останавливались и настороженно прислушивались к лесному шуму, к птичьим голосам, потом пошли увереннее.

Подлесок становился реже, стволы деревьев выше, а лес светлее и спокойнее. А вот, наконец, и его середина.

Как великан-отец среди крепких сыновей, стоял на небольшой поляне заповедный дуб. Не так высок, как кряжист - обхватов в пять у корня. Ствол разделялся на мощные, воздетые к небу ветви. Вокруг дуба даже птицы пели тише. Стоял дуб на вершине небольшого пригорка, открытого солнцу и ветру. Добротная березовая изгородь окружала ствол лесного старожила, дабы каждому видно было, что перед ним - не простое дерево.

Шалыга, а за ним и Людота с Романом поклонились священному дубу. Древознатец вынул из-за пазухи хлеб, отломил кусок и положил его у корней.

Роман проникся уважением к дубу-ветерану, но поймал себя на озорной мысли: "Кота не хватает с цепью".