Тяжело в учении, легко в бою (If You Like School, You’ll Love Work)

– Все равно Максвелл его лупит, как младенца, – шепчет мне на ухо Колин Уотсон, которого все зовут Сосед. Но Джейсон, блестящий вратарь, несколько раз отражает сложнейшие атаки, несмотря на то, что Максвелл поливает его ворота как из пулемета. Они сражаются в дополнительное время, однако счет остается равным. В конце концов, назначают серию пенальти.

Сначала я думала, что мне показалось, но потом сомнения растаяли: Максвелл пялился на мои сиськи и до игры, и во время. Да и чего ожидать – здесь нет других женщин. Окрыленная внезапной идеей, снимаю джемпер. Под ним – безрукавка и «Вандербра» – лифчик, подчеркивающий все прелести.

Я за спиной у Джейсона, он готовится отразить пенальти Максвелла, а тот стреляет глазами то на меня, то на ворота, то снова на меня. Смотрю ему прямо в глаза и медленно провожу кончиком влажного языка по губе. Удар! Джейсон отбивает. Стараюсь не высовываться, и Джей реализует пенальти. Бурная радость в лагере Файфа на другом конце стола. Бедняга из Корсторфина чуть не в слезах, все это кажется ему жутко несправедливым.

– Да разве можно по пенальти присуждать победу в таком важном турнире! – заблеял он. – Это бред!

Он забивает следующий, но счастье длится недолго – Джейсон снова реализует пенальти и вновь ведет, оставаясь на очко впереди. У Максвелла опускаются руки, и судье приходится настойчиво подталкивать его к следующему, третьему удару. Он молотит изо всей силы, мяч отлетает точнехонько от вратаря Джейсона и катится обратно через весь стол. После криков ра-дости повисает гробовая тишина, а потом всеобщий рев – Джейсон забивает классным финтом, и счет становится три-один. Болельщики Кауденбита выкрикивают что-то о легкой победе, и их удается утихомирить только угрозами дисквалификации. Мы все замолкаем.

Максвелл сломлен, судья уговаривает его бить четвертый. Ему необходимо реализовать два оставшихся, ну и молиться, чтобы Джейсон промазал. Тогда назначат дополнительные пенальти. Максвелл забивает, и присугствие духа, похоже, возвращается к нему – парень смотрит с вызовом. Все теперь зависит от Джейсона. Вся игра. Наш лагерь охватывает уныние, когда он лупит «в молоко».

Теперь Максвелл подходит к столу. Выглядываю из-за Джейсонова плеча, ловлю глаза Максвелла. Тот старается не смотреть на меня. В момент удара моя грудь выскакивает. Одна надежда, что судья ничего не заметит. Пока закрываю декольте, мяч летит бог знает куда, болельщики Файфа радостно орут: «Блю Бразил!», и Джейсон проходит в финал кубка Шотландии.

Выпрямившись, он жмет руку судье, а затем и безутешному Максвеллу. Тот протягивает ладонь с неохотой, даже не поднимая глаз на победителя.

– А теперь объявление. -Джейсон неожиданно повышает голос. Все кауденбитские разом начинают шикать, аудитория замолкает. – Я не буду играть в финале кубка Шотландии. – Подтверждая эти слова, Джейсон качает головой в ответ на недоуменные восклицания. И добавляет, обращаясь к распорядителям: – Как рассудить эту ситуацию – целиком в ваших руках. Я отдаю свою победу в матче своему весьма талантливому сопернику, Мюррею Максвеллу. Пользуясь ситуацией, желаю ему удачи в финале.

Максвелл разворачивается и уходит, качая головой, попутно отталкивая какого-то толстяка, когда тот пытается поднять его руку.

К Джейсону подходит один из распорядителей, в явном смятении.

– У нас так не поступают, мистер Кинг! У нас, в Ассоциации настольного футбола Восточной Шотландии…

Джейсон обрывает его:

– Всем вам в Ассоциации настольного футбола Восточной Шотландии нужны хорошие девки, а не игра для малолетних придурков. Растите, дебилы!

– Мистер Кинг! – взвизгивает тот в ответ, но, подумав, уходит, бормоча что-то возмущенное на ходу.

У Джейсонова отца – восхищение на лице и улыбка от уха до уха.

– Да пошли вы все в жопу, говноеды недоделанные! – выкрикивает он. Соседе Дюком переглядываются и одобрительно кивают. Команда Файфа ржет, а парни из Корсторфина потихоньку разбредаются, понурив головы.

Вижу, как Максвелл, прерывая дифирамбы одного из организаторов, уходит.

– Развели тут черт знает что! – гневно выкрикивает он. – Допускаете к турниру людей, которые его дискредитируют! Я проиграл по всем правилам! Это все, слышите? Все! Ноги моей здесь больше не будет!

В пабе напротив отец Джейсона подходит к нам с выпивкой.

– Молодец, сынок.

– Ага, нехреново я дверью хлопнул, а?

– Нет, сынок, я имею в виду твою блестящую речь. – А у самого глаза от чувств на мокром месте. Рядом стоит алкаш-священник и согласно кивает. – Это почище Джеймса Конноли или Джона Маклина. Прямо как в знаменитой речи в доках:

«Вот стою я перед вами, но не как обвиняемый, а как обвинитель». Как тогда, когда власти сами попали на скамью подсудимых, в их же собственном ебучем суде, пардон, мадемуазель, – добавляет он, повернувшись ко мне. – Да, я почуял дух старика Боба Селькирка и Вилли Галлахера в твоей речи, сынок. Тот самый дух, что может превратить это так называемое королевство в полноценную Советскую Социалистическую Народную Республику, которой оно и должно было стать!

А Джейсон говорит, посмотрев на замызганного святого отца:

– Вообще-то меня Джек вдохновил. – И алкаш, лишенный сана, прямо-таки сияет от счастья.

Мы шумно сдвигаем кружки с пивом, празднуя неотвратимость коммунистической революции. Эх, видел бы меня отец!

29. Возвращение четвероногого друга

Утром опять за работу. Башка гудит от вчерашнего шампанского и пива – куда ж рабочему люду без исконных напитков… Ну и что, что я вставляю его дочке, в мире рыночных отношений это не считается; Тому Кахиллу вынь да положь полный рабочий день на конюшне. Вот я и вкалываю как проклятый. Правда, иногда поиграем с Джен в гляделки, и день становится краше.

Но у нас глаза на лоб полезли, когда к дому Кахиллов подкатил фургончик Общества защиты животных, и парни открыли заднюю дверь. Там в клетке сидел Амброз и как ни в чем не бывало держал в зубах ту самую палку топляка, что я ему швырнул. Так и не выпустил ее!

Очевидно, тупая шавка просто поплыла себе дальше, зажав челюстями палку, словно пятерню карманника, а течение Ферта во время прилива дотащило его аж до самого Лита, где и выбросило на берег. А там какой-то одинокий рыбачок позвонил в полицию, увидев, как собачонка из последних сил молотит лапами в ньюхейвенской гавани.

Первым очнулся Том:

– Вот ты где, мой красавчик!

Открывают они клеть, а пес на него и не глянул, ломанул напрямую ко мне и – раз! – палку под ноги кладет. Наклонился я к нему, за ухом потрепал, говорю:

– Вот хороший мальчик, хороший мальчик! – А сам смотрю на ребят из Общества защиты животных.

– Он с этой палки глаз не сводил, даже когда ел, – говорит один из парней, тот, что с военными усами. – И горе тому, кто посмел бы к ней приблизиться.

– Да, – говорю, – я ему частенько бросал всякую всячину, так, потренировать.

Том, слава богу, ничего не замечает, просто подходит и уводит собаку. Тут второй парень, тот, что гладко выбрит, спрашивает Тома:

– Сэр, как ваша собака получила такие увечья?

– Да пара ротвейлеров его отметелила, – грустно-прегрустно отвечает Том. Ох и умеет гондон врать, в этом ему не откажешь. – Налетели на беднягу в Данфермлинском парке, ну и потрепали. – И смотрит в собачьи глаза, словно подтверждения ишет. – Я уж думал, мы опять тебя потеряли, мелкий негодник! Уж потрепали они тебя, а, малыш? – голосом, полным печали говорит Том, а затем обращается к парням: -

Конечно, их натравили. Я самих собак-то не обвиняю, виноваты владельцы.

Смотрю, бритый не особо на эту туфту купился. Том, похоже, сообразил, что шьет белыми нитками, и давай менять тактику:

– Так, ребята, сколько я вам должен?

Бритый качает головой:

– Нисколько, это наша служба.

– Ну тогда, парни, скажу я, службу свою вы несете отлично, – подмазывается Том. – А выпивкой вас угостить можно?