Классно быть Богом (Good to Be God)

Люди слушают проповедь с восхищением и уважительным вниманием, и я уже начинаю сомневаться в правильности собственных суждений, как это бывает всегда, когда твое мнение резко расходится с мнением абсолютного большинства.

– Бог говорил с Марджи и Арджи, – объявляет проповедник.

Хороший ход. Этак фамильярно, как бы даже вскользь упомянуть громкое имя. Бог говорил. Сам Господь всемогущий, мой близкий друг, частенько заходит ко мне поболтать о житейских делах. Господь всемогущий дает мне полезные советы. Говорит мне, что надо делать. И что сказать вам, чтобы вы все это делали и жили правильно. И самое главное, всякие возражения заведомо обречены на провал. Да, ты ничем не докажешь, что Бог действительно с тобой говорил. Но ведь и никто не докажет, что Он с тобой не говорил. Всякое в жизни бывает. Например, выйдешь в булочную на углу и встретишь там знаменитого киноактера. Вероятность, конечно, мала. Но она существует.

– Бог сказал сестрам, что они обладают особым даром. Бог сказал, что они обладают талантом помогать другим.

Велико искушение встать и выкрикнуть: “Я этого не говорил!” Но это будет неверная тактика, которая сразу поставит крест на моей карьере Господа Бога.

– У сестер Фиксико были соседи, такие же, как большинство из вас, – продолжает вещать проповедник. – Они беспокоились о неоплаченных счетах, переживали за близких, тревожились за собственное здоровье. И сестры принялись помогать этим людям. Помогать своей верой. Теперь у этих соседей есть все, а сестры Фиксико готовы открыть вам свой главный секрет.

Это известный рекламный трюк. Когда ты говоришь, что владеешь каким-то секретом и готов рассказать о нем всем и каждому, это вовсе не значит, что ты и вправду откроешь какой-то секрет. Но если сделать все правильно, люди поверят, что этот секрет существует, и что им действительно выпало редкое счастье приобщиться к некоей тайне, известной лишь посвященным. Проповедник садится на стул. Снова играет приятная музыка, причем играет “вживую”. Камерный хор и ансамбль из пяти музыкантов. Это очень хорошие музыканты. Я невольно притоптываю ногой в такт мелодии.

Потом музыка умолкает, и на сцену выходит Герт. Он рассказывает о своем суде с кофейной кружкой. Вполне очевидно, что он не чувствует себя виноватым, что переметнулся в другую церковь. Он доволен и счастлив.

– Благодаря сестрам Фиксико мои дела пошли в гору, а сердце переполняется радостью. Я даже не знаю, как мне их благодарить.

Глист наклоняется и шепчет мне на ухо:

– Они – зло в чистом виде.

Теперь Глист мой друг. Друг навек. Меня восхищает его рассудительность. Меня восхищает уверенность, с которой он произнес эту фразу. Получилось так емко и так лаконично. Лучше уже и не скажешь. Мы сидим до конца действа, а потом вместе выходим.

– Нам надо поговорить. Может, зайдете ко мне? – предлагает Глист.

Я соглашаюсь. Все равно у меня нет никаких других дел. Удача явно улыбнулась Глисту. Мы садимся в машину (старая, раздолбанная колымага, но тем не менее это машина) и едем на пляж. А вернее, на один из великого множества крошечных искусственных островков, отданных под жилые застройки. Охранник выходит из будки и поднимает шлагбаум. Мы проезжаем на охраняемую территорию.

Что происходит?

Мы подъезжаем к красивому частному дому. Видимо, Глист устроился сторожем у каких-нибудь богатеев. Или, может быть, он тут живет в качестве приживальщика и в буквальном смысле слова рвет задницу ради куска хлеба и крыши над головой. В общем-то это не самый богатый дом из тех, где мне приходилось бывать, но и далеко не самый бедный. Три спальни, но зато очень просторные. Элегантная мебель, на стенах – яркие, броские картины. Сад, дощатая пристань, моторный катер. Будь у меня такой дом, я бы заперся в нем и скакал бы от счастья всю оставшуюся жизнь.

– А чей это дом?

– Мой, – отвечает Глист. Горничная предлагает напитки. – Надеюсь, вас не особенно беспокоят вопросы честности или нечестности.

– Нет, не особенно.

– В свое оправдание скажу лишь одно: когда я был бездомным, я действительно был бездомным. То есть, все было честно. А этот дом я купил в прошлом месяце.

– Выиграли в лотерею?

– Нет, я родился в богатой семье. Даже когда я жил на улице, у меня были деньги, просто я ими не пользовался… Даже не прикасался к ним, да. Я всегда был богат, просто до неприличия богат. Вам, наверное, будет смешно, но мне было действительно любопытно, как люди будут ко мне относиться, если у меня нет денег.

– Как к дерьму на лопате?

– Вот, вы все понимаете. Но это было… полезно и познавательно. Убежать от себя, от привычной жизни.

– Вы действительно жили на улице?

– О, да. Два месяца. – Глист отпивает коктейль из своего бокала. Это очень хороший, мастерски приготовленный коктейль. У меня точно такой же, поэтому я знаю, о чем говорю. – Могло быть и хуже. По крайней мере у нас тепло, и ты не рискуешь замерзнуть насмерть. И у меня была теплая куртка. Но поначалу мне было трудно. Помню, однажды ночью я проснулся оттого, что на меня кто-то ссыт. Еще один бомж. Во всем Майами он не нашел другого места, где можно отлить. Кроме как на меня. Вот так я и жил. Пару раз я едва не сломался. Если бы у меня при себе были деньги или кредитка, я бы точно пошел в отель. Когда я вернул вам бумажник, я плакал. Буквально рыдал. Но все равно… это было очень познавательно.

– Что именно?

– Как быстро ты ко всему привыкаешь. На удивление быстро. Не умываться. Не мыться. Когда после всей эпопеи с бомжами я в первый раз принял нормальную ванну, на воде была корка грязи. Как болотная ряска. Кажется, там даже были какие-то водоросли. В общем, я понял, что мне больше нравится, когда меня любят не за красивые глаза, а за туго набитый кошелек. Но я хотел поговорить о другом. Хочу предложить вам

работу. Надеюсь, вас не оскорбит предложение высокооплачиваемой работы?

– Что за работа?

– Я хочу, чтобы вы… как бы это получше сказать? С точки зрения сочувствия и помощи ближнему, эта работа идет вразрез с каким бы то ни было сочувствием и великодушием. Мне бы хотелось, чтобы вы… я попробую подобрать верное слово… чтобы вы уничтожили сестер Фиксико.

– Водить машину, – говорит Дейв. – Большинство из нас никогда не задумывается, что это значит – водить машину.

Для большинства из нас автомобиль – никак не роскошь, а насущная необходимость. Без автомобиля мы вообще никуда. Но никто не задумывается, что машина – смертельно опасная штука. Такая же опасная, как “кольт” сорок пятого калибра. Нет, не как “кольт”. Как М16. “Кольтом” не разорвешь человека на две половины. Смерть и увечья. Взять хоть войну во Вьетнаме. Война класса люкс, пятизвездочная война. Танки, самолеты… Десять лет боевых действий, пятьдесят тысяч погибших американцев, вся эта шумиха, сыр-бор, тарарам… Ежегодно на дорогах Америки в автоавариях гибнет не меньше людей. И ничего. Все молчат. Никто не устраивает демонстрации протеста.

Мы идем по Коллинз-авеню, в тихом безлюдном квартале. Идем на выставку картин подруги троюродного брата Дейва. И вдруг из-за угла выходит мужик. Кроме нас троих, на улице нет ни души. Во всяком случае в пределах трех-четырех кварталов. Я всерьез опасаюсь, что нас опять будут грабить, но при ближайшем рассмотрении выясняется, что потенциальный грабитель – низкорослый тщедушный дедок, опирающийся на палочку.

Мы подходим поближе, и теперь я вижу, что дедок одет в облегающую майку без рукавов. О вкусах, конечно, не спорят, но когда тебе хорошо за восемьдесят, я считаю, не стоит носить одежду, которая привлекает внимание к твоим иссохшим морщинистым рукам. В этом возрасте пора бы подумать и о душе. Мы уже собираемся пройти мимо, как вдруг дедок хрипло кричит:

– Гоните деньги, придурки!

Дейв выразительно смотрит на меня.

Дедок еле держится на ногах. Кажется, он еще и слепой на один глаз. Зубов во рту не наблюдается. С виду ему уже под девяносто. И он явно не отличался высоким ростом и крепким телосложением даже в расцвете лет. А теперь и вообще высох, как мумия. Мы аккуратно обходим его, а он надрывно кричит нам вслед: