Echo

Она была одна, она была одна. Она — была одна!

В плейере другой девушки звучит уверенная музыка — она стоит в скоплении посетителей в очереди в табачном киоске, подсчитывая монеты в кармане, чуть кивая головой в такт и изредка невольно произнося вполголоса: «Rammstein!». Возбуждённые молодые тёлки и тельцы, лезущие за пивом, сигаретами или чупа-чупсами, проживающие в таком захолустье как Тамбов и прожёвывающие такую глупость как Stimorol, оглядываются на неё, пренебрежительно выпячивают нижние губы, напоминая коров или шимпанзе (если в городке Рамштайн шептать себе под нос «Tambow», тоже мало кто поймет, она, кстати, пробовала и даже знает, что rammstein — это бетонные бордюры на автобанах).

Девушка нервничает, смотрит на часики, но их нет. Она выключает плеер и спрашивает, который час. Без пяти, отвечает ей какой-то деловой мальчуган, остальные почти отворачиваюся…

Ребята в чёрных кожанках, так сказать, тучные и солидные, так и напирают на решётку у прилавка, не давая никому прохода. Они набирают — продуктишек, водочки и пивца (иными словами, новый русский стандарт: салями, «Гжелочки» и «Балтики») — очень долго, задавая множество идиотских вопросов молоденькой сельповатой продавщице и даже торгуясь с ней (она кокетничает с ними из-за решётки). Вдруг приотворяется тяжёлая железная дверь и вся тола слышит окончание фразы на незнакомом языке — «…to jump up?». Вваливаются американцы (кто же ещё?!), скорее всего, супруги, спрашивают что-то про «strong beer» и «speak English», но никто не понимает, девушка бросает на ходу: «About 13 roubles — a sort of base» и выскакивает прочь…

Ненавижу эти танки, думает она, переходя дорогу возле ГУМа. Здесь всегда они летают, бывает, заезжают на Кольцо — и даже частенько. Эти плоские машины с угловатыми, квадратными формами… восьмёрки, что ли, девятки, девяносто-девятки… металлические цвета, задранные от колёс кузова, тонированные окна, быстрый, рывковый ход, грубый пластик внутри, дребезжащий на морозе, тонированные стёкла, и главное — музыка — эти бум-бум-удары, гипербасы… Они подползают, как танки, как жуки, сотрясая весь воздух в радиусе метров двухсот, подползают и долбят басами — больше ничего не слышно, никого не видно… Я знаю, от какой музыки там басы, почему они слушают её громко. Почему?!

Срываются с места так, что едва успеваешь отпрыгнуть в строну — разъезжают и по тротуарам — по Кольцу — по фигу! Едут за тобой, увидев с дороги, развязно предлагая прокатиться. Самоуверенность, цинизм и наглость — всё это даёт машина! (Вы же поди отродясь и не видели вблизи нормальной машины, лошьё!) Иногда запихивают в салон, увозят прямо с заглавной улицы, а иногда и трупы потом находят в пригородном лесу. Но хуй вам!

Она просто создана для борьбы — это фехтовальщица (нехватает только белой одежды) или теннесистка: фигура и ухватки Мартины Хингис, её почти по-монровски вздымающаяся белая юбочка, белое бельё… — я бы такую ни за что не пропустил — даже по телевизору, даже в другом туалете, ну то есть одежде!

Зайти или не зайти на Кольцо? — думала она. Хорошо бы кого-нибудь встретить… Хотя — зачем? Они только привяжутся, доматаются, тогда… придётся отложить, не пойти туда… U-u поняла, что боится идти туда, но ещё было несколько минут времени, и она поплелась по Кольцу. Не идти — это понятно. Но идти надо, надо куда-нибудь. Надо вспомнить, вспомнить своё раздражение, которое подгоняло… своё отражение!.. Надо ждать — надо идти. Ждать невыносимо, идти легче. Идти домой — нет!

На каждой наре сидели пары, курили, пили пиво, разглядывая сощурившуюся девушку, идущую как-то робко, что-то выглядывающую, подпрыгивающую на своих шлёпанцах на высокой платформе. Ю-ю обошла всё, но никого, конечно, не встретила. Где гуляет её подруга Кирюха?.. Она вспомнила Кирилла… Она, вся замирая внутри, решила сесть на скамейку, посидеть, а потом пойти домой. Вспомнив о доме, о том, что забыла опять вынести мусор, она заколебалась ещё сильней — ей даже захотелось закурить — она смотрела на сигаретные огоньки на соседней скамейке — девушка сидела на коленях совсем молоденького паренька, обняв его за шею рукой с сигаретой, поминутно наклоняясь к его шее, чтобы сделать затяжку, он тоже курил.

С другой, неожиданной, стороны подошла она. «Она», — подумала Ю-ю. Это была коровистая чикса в миниюбке, длинных замшевых сапогах (жарко, небось), жестоко намазанная красным, с богатейшими осветлёнными волосами, собранными в пучок на макушке и распущенными в виде объёмного хвоста сзади.

Можно присесть, — процедила сквозь зубы девица и уселась рядом с Ю-ю, причём впритык: лавочка коротенькая (Ю-ю с запозданием кротко кивнула и вся сжалась).

Буешь? — крайне редуцированно спросила незнакомка, вставляя себе в губы сигарету (Ю-ю опять кивала).

Ждёшь кого? Есть спички? (Ю опять кивала, рефлекторно отодвигаясь, наконец, рывком встала, как-то неестественно, куда-то в сторону проговорила:)

Мне надо… я пойду, нет никого.

Ну пока. Пусть он хоть в следующий раз придёт!

П-ока…

Такая девчонка — дура-ак!

Ю шла решительно, бытро, оглядываясь, как будто за ней гнались. Вот уже поворот за угол, вот вывеска, вот гаражи и тополя, вот захлонулась дверь, вот скрипучие ступени, вот противное эхо коридора, вот противный сортирный запах, вот…

Я купался крайне долго, в это время кто-то усиленно звонил в дверь, но я не вылез; потом часа два, а то и три варил суп, потом писал дневник за предыдущие три дня, а вечером, как и полагалось в отсутствие О.Фролова, потянул на Кольцо, надеясь там встретить кого-нибудь из наших, особенно Санича.

Санич сидел один на скамейке и курил, очень удивился, увидев меня.

О! ты ж уехал!

Я же и приехал!

Ты уже приехал?

Ну да, только что я буквально-таки и приехал. Мне бы отъехать теперь…

Тогда давай даровать Змию.

— А бабок-то всего пятнашечка.

Оказалось, что у Саши всего один руболь пятьдесят копеек, но он так возмущался моими 15 рублями вместо 50, что я… «Пойдем стрелять по Кольцу», — сказал мне Саша (обычная затея, идущая от Репы, но тогда бутылка «Яблочки» стоила 6.80, теперь она подорожала втрое).

Всё этот вродский дефолт, — спокойно-основательно выражает Саша, — вот только был экзамен, и я должен про эту погань ещё и рассказывать! Сколько у нас бабок? шесть восемьдесят на три —…

Ты же знаешь: я считать не умею! Вот я знаю, что 666 на 3 будет 1998. А О.Фролов-то! «А меня этот дефолкнер (ещё он называл его детолкиеном) не колышет! Какая-то истерия кругом, толчея, паника — как будто война началась, а мне-то что», — а сам на балкончике сидит, смотрит вниз, поплёвывает, довольный — покуривает «Приму» из двухсотштучной связки (в такой упаковке и по старой цене специально заради дефолта) и попивает зелёный чай с жасмином, коего он принудил меня купить аж четыре пачки зараз — пять рублей пачка, а раньше он стоил 4.30 — такие маленькие пачечки, почти как спичечные коробки… Конечно, это всё блеф — дело в том, ребята, что пиввоо, которым мы о ту пору догонялись, удорожало всего на руболь! А был ведь когда-то наверно год-то от Р. Х. 666 — чтой-то я про такой ни в одной истории не читал — чем же тогда Церковь Христова пробавлялась?

Цирковь?

И ты туда же — повторяешь за Репою непотребщину!

Никого из наших не было, и мы набрали только восемдесят копеек и три сигареты. Мне вдруг показалось, что в темноте и слабых фонарях, на противоположном конце Кольца, где мы никогда не сидели, пахнет Ю-ю… Я гнал эту мысль, а Саничу сказал, что у меня ещё сегодня «дела», надо ехать или хотя бы не забыть потом позвонить. Мы нашли бутылку от пива, сдали её в ларёк и пошли в магазин у Кольца (вблизи монастыря) и купили бутылочку, на стаканчик даже не хватило.

Пойдём в сортир, там должен стаканчик на окне валяться — вчера бухали, — сказал Санич. — Вчера прям практически в монастыре обожрались. Чувак тут сторожем работает, а я и Репа…