Другая жизнь

– Ты не хотела бы поужинать сегодня не дома? – предложил он. – Могу устроить тебе настоящий «Лифт в Манхэттен».

– Опасно. Там много людей, всякие вирусы, бактерии… – ответила Глинис. – Хотя какого черта. Давай отметим. Я бы с удовольствием пошла в «Японику», хотя суши, наверное, не самая лучшая для меня еда.

Не важно, сколько ресторанов посетил Шеп, чаще всего его выбор был неудачен, и они перебирались в какое-нибудь разрекламированное заведение, например «Фиорелло», поскольку это было единственное название, которое приходило ему в голову.

– «Сити Крэб»?

– Отлично!

Мост Джорджа Вашингтона в лучах закатного солнца переливался, словно тиара. Из-за реконструкции пилоны Манхэттена оставались неосвещенными на протяжении многих лет, в результате свет горел лишь на стороне Нью-Джерси, середина была погружена в темноту и сливалась с мутными водами реки – досадный однобокий эффект. Сегодня впервые мост сиял множеством огней от одного берега до другого. Это событие показалось знаковым. Баланс восстановлен.

Оказаться в людном месте было непривычно. Вечер начался с места в карьер, когда постоянный посетитель за соседним столиком зашелся в кашле. Официантка с раздражением восприняла их просьбу пересадить в другое место, но тут Глинис вытащила козырную карту:

– Моя иммунная система ослаблена. У меня рак.

Их мгновенно пересадили за столик на втором этаже. Официантка принесла блюдо с закусками в подарок от заведения и добавила соответствующие извинения. Когда девушка удалилась, Глинис довольно пробормотала:

– Хоть какой-то толк от этой мезотелиомы.

Алкоголь не был ей противопоказан, и Шеп принялся изучать винную карту. Сам он не понимал вкус шампанского, на его взгляд, оно ничем не отличалось от «Маунтин Дью», но Глинис наверняка с удовольствием выпьет бокал. Он выбрал дорогое шампанское «Вдова Клико». Он, в отличие от многих, понимал, что, покупая шампанское, приобретает не напиток, а бренд, символ.

– За твое здоровье, – произнес он, отмечая про себя, что в полумраке потемневшая от химии кожа жены кажется загорелой. Она выглядела весьма привлекательно в кремовой атласной чалме, удивительно подходящей к ее вытянутому лицу, сторонний наблюдатель мог решить, что это просто ее стиль одежды.

– Я хотела тебе сказать, – начала Глинис, принимаясь за крабовые котлетки, – у меня масса идей по поводу столовых приборов. Например, сейчас в машине я представила себе пару для салата, две ложки – одна больше, массивнее, вторая более миниатюрная, но яркая, обе совершенно разные, но дополняющие одна другую. Кованые, ажурные… сложно объяснить.

Со стороны они смотрелись очень романтично.

– Если ты вернешься к работе, – сказал Шеп, смущаясь, – я хотел спросить, не захочешь ли ты сделать фонтан. Вместе со мной. Не всякую ерунду, как делал я, а настоящий, как Свадебный фонтан. Мы с тех пор ничего вместе не делали.

– М-м-м… Может, для обеденного стола? Было бы здорово. Отличная идея. Мне страшно жаль потерянного времени.

Откровенно говоря, ее «потерянное время», как художника, началось не шесть месяцев назад, а в день их свадьбы. Единственное, как Шеп позволил себе высказать свое к этому отношение:

– Я бы очень хотел, чтобы ты больше никогда не занималась весь день формочками для печенья.

– Это точно.

– Ты тратила время на шоколадных зайцев для того, чтобы доказать мне, что ты не должна тратить время на шоколадных зайцев.

– Все дело в деньгах. Другими словами, твое возмущение по поводу того, что я недостаточно зарабатываю, не шло бы ни в какое сравнение с тем возмущением, которое испытывала бы я, заставь ты меня думать о доходах.

– Я никогда не ставил тебе это в упрек и никогда не возмущался, что ты не зарабатываешь много денег.

– Ерунда.

– Лучше расскажи мне о своих замыслах.

– Ты пытаешься сменить тему.

– Да. – Опуская королевскую креветку в соус, Шеп задумался о том, от чего берег ее много месяцев. Она представлялась ему существом изысканным. Может, ему не стоило обращаться с ней как с хрустальной вазой. – Если представить обратное, стала бы ты работать, чтобы содержать меня и всю семью, если бы я сидел дома и занимался бы только тем, что потакал своим прихотям? Например, делал бы фонтаны. Добровольно. Без всякого сопротивления.

– Ты бы сам никогда на это не пошел.

– Не увиливай. Смогла бы?

– Честно? Нет. Я могла бы помочь тебе делать фонтаны. Женщины… Мы не для того созданы.

– И это честно?

– Честно? – Она рассмеялась. – Кто говорит о честности? Разумеется, нет!

Глинис ела с таким аппетитом, что Шеп чуть не прослезился. Она съела крабовые котлетки; кусок камбалы. И еще картофель с петрушкой и два куска хлеба. К счастью, она не стала заострять внимание на том, что не очень хорошо прочувствовала вкус изысканных блюд.

Неприятная тема была забыта, и они говорили о том, что последнее время Амелия старается не попадаться им на глаза. Дочь лишь однажды приезжала в Элмсфорд за всю весну и через час стала прощаться на том основании, что «мама устала».

– Ей трудно находиться рядом, – размышляла Глинис. – Она видит меня и представляет, что у нее тоже будет рак, ей тяжело вынести такое.

– Но она не больна, – осторожно заметил Шеп.

– Она боится.

– Вот и пусть боится за тебя. Я не возражаю, если она будет о тебе беспокоиться.

– Она еще молода, – возразила Глинис, которая не могла сделать над собой усилие и представить, что она может волновать кого-то с тех пор, как начался весь этот ужас. – Она себя не контролирует. Уверена, она сама не понимает, что делает.

– В смысле?

– Избегает меня, конечно. Если ты скажешь ей, что она приезжала только раз, она будет шокирована этим фактом. Уверена, она считает, что бывает у нас постоянно. Она наверняка много раз собиралась позвонить. Даже брала трубку, но потом происходило что-то внезапное и загадочное, и она откладывала разговор на следующий день. Готова поспорить, что такое бывало достаточно часто, если не каждый день, и она думает, что каждый раз она звонила мне.

– Я боюсь, что Амелии станет плохо потом. – Шеп осекся. Это было уже не важно, пустые предположения. Страхи, пропавшие сегодня вечером в семь часов.

– Когда?

Он быстро нашелся:

– Когда ты поправишься. Она оглянется в прошлое и поймет, как бессовестно себя вела. Какой была невнимательной в столь критический период твоей жизни. Ей было бы стыдно; ты бы стерпела все ее обиды. Я бы хотел, чтобы вы были вместе. Может, мне стоит с ней поговорить.

– Не смей. Она сама должна хотеть со мной встретиться, а не потому, что отец ее отругал. В любом случае, – Глинис сделала глоток шампанского, – Амелия появляется чаще, чем Берил. Общаться с твоей сестрой, как с человеком, к которому должна испытывать больше сострадания, чем к собственной персоне?.. Да я бы сама лично отвезла ее в Нью-Хэмпшир.

– В любом случае ты не жаждешь ее видеть. И теперь, несмотря на эгоистичность, она вынуждена взять на себя ответственность за отца. Лучше и быть не могло. Может, это повлияет на ее характер.

– С таким исходным материалом менять характер твоей сестры все равно что переделывать буфет в книжный шкаф.

С притворной беззаботностью Шеп принялся за чизкейк.

– Теперь, когда прогноз вполне благоприятный, ты не думаешь отказаться от затеи начать процесс по асбестовому делу?

– Ни за что! Даже если я справлюсь с болезнью, это еще больше убеждает меня продолжить борьбу. Люди, совершившие это преступление, должны быть наказаны.

– Ну, это будут уже другие люди… – с сомнением предположил он. – За те тридцать лет, что прошли после окончания художественной школы, на руководящих постах в «Фордж крафт» сменилось не одно поколение.

– Они все еще продолжают существовать и делают деньги на смертоносном зле. Надеюсь, мне станет лучше, и я смогу дать показания и вынести перекрестный допрос. Я должна все выдержать, если дело дойдет до суда.

У Шепа упало сердце. Судебного процесса не избежать.