Travel Агнец

Некоторые востоковеды считают, что Будда не был царевичем. Что его благородное происхождение — вымысел, призванный подтвердить его статус в условиях традиционного общества. Мол, человек из простой семьи, из низшей касты, даже достигший просветления, не имел бы такого количества учеников и не стал бы настолько известным. Так сказать — нирвана нирваной, но не надо забывать о социальной энтропии. Это бред. Будда должен был реально Находиться на верхушке социальной иерархии, чтобы энергия, накопленная в его клане, дала бы ему дополнительный потенциал для развития. Но, вероятно, кровь тоже играет большую роль. Какие-нибудь гены из восьмого поколения, о котором уже ничего не узнать. Какая-нибудь скифская прапрапрабабка, согрешившая с басурманином. Вероятно, есть места, где копится дополнительный ресурс, и нужно только научится туда попадать. И тогда будет остановлен круговорот беды в природе, этот наркоманский цикл кайфа и ломок, когда за каждый подъем и текст платишь депрессией и проколами, когда весь выбор состоит из двух зол — либо стать знаменитым снобом, либо остаться безвестным неврастеником, который с удовольствием бы стал известным снобом. Или это из нашей нынешней позиции некто выглядит снобом, а у него на самом деле — резонанс, о котором мы так мечтаем, и антропное замещено чем-то другим? И наши категории и ценности для него уже неактуальны? Но нам нынешним этого не узнать. И, вероятно, мы должны задвинуть куда подальше наши амбиции. И начать что-то делать. И попытаться понять друг друга. И стать как Будда. Или эта сила будет держать нас на коротком поводке, пока окончательно не добьет.

И это не любовь. Потому что любовь — это как у всех, а у нас по-другому. Вот я тебе сейчас руку выверну, а ты будешь вырываться, и все будут думать, что у нас любовь, а это не любовь, это мы приемы отрабатываем. А потом я буду ездить на лошади, а ты меня будешь ждать, и люди решат, что это любовь, а это никакая не любовь, это я тренируюсь, а ты медитируешь. Это у меня с лошадью любовь, а у тебя — с Дао. И главное — не мешать друг другу. И любовь — она и в Африке любовь, а у нас в Африке все было бы совсем по-другому. Даже придумать невозможно как. И когда любовь, все делают вместе, даже когда поврозь, а мы все делаем врозь, даже если каким-то чудом — и вместе. Потому что нас таких, какие мы есть сейчас, вместе в принципе быть не может. Вместе могут быть люди и те, кто почти как люди, но с другой стороны, не с той стороны, с которой мы почти как люди, а со своей. И они в пределе на плюс бесконечности стремятся к людям, а мы в пределе к плюс нулю. То есть для них это как бы цель, а для нас — как бы начало, и слово «как бы» как бы заменяет нам любовь. Это у нас как бы любовь. — Утром мы будем драться на палках, днем открывать наручники скрепкой, а вечером учиться стрелять. — Ты же умеешь стрелять. — Ты не умеешь. — Я не хочу уметь. Я все равно не смогу ни в кого выстрелить. — А зачем тебе в кого-то стрелять? Будешь стрелять по бутылкам. — А зачем? — Кайф. — Это у нас клан тарой — вместе невозможно, по отдельности — лучше сдохнуть, и решение — где-то за грани-вей нас нынешних. И мы будем ненавидеть друг дpyгa, мы будем воевать друг с другом, кто кого, чей клан сильнее, мы — дети самураев, а у детей самураев так принято, и мы не будем понимать, зачем мы это делаем друг с другом, и будем сниться друг другу, и во сне жить друг с другом, а наяву мы будем каждый в своей комнате, и у меня будет весна, когда все начинается, а у тебя осень, когда все уже кончено, и я заведу змею, а ты заведешь будильник, чтобы не проспать тренировку, а я заведу проигрыватель, и он будет играть весь год у нас на Нервах, но год — это много для людей, а для Клана год — это ничто, мы даже не заметим, как он прошел, мы даже не изменимся, а на самом деле мне плевать и на змею, и на проигрыватель, на самом деле я хочу завести тебя (черт возьми, как размыты семантические поля наших слов), но тебя нельзя завести — я подам на тебя в суд за сексуальные домогательства — тебя нельзя вывести и свести, ты неизменен и постоянен, ты — новая константа. Новая фундаментальная постоянная. Константа любви. И я определена с точностью до нее. И я напишу письмо в «Scientific American», и в Академию наук, и в ЮНЕСКО, я расскажу всем этим ученым мужьям и женам, что для того, чтобы создать единую теорию поля, не нужно много думать, а нужно внести во все справочники и учебники новую постоянную, постоянную любви, и тогда все четыре фундаментальных взаимодействия окажутся проявлениями одного единственного, самого фундаментального из всех взаимодействий — взаимодействия любви. И когда частицы и античастицы аннигилируют, они на самом деле испытывают оргазм. И подглядывать за ними нехорошо.

Но Мужчине плевать на любовь. На лошадей не плевать, на палки и ружье не плевать, на деньги — тоже не плевать, а на любовь — плевать. И тогда Женщина заведет роман. С французом. (— Кто-нибудь знает, что такое измена? А если у одного человека что-то там внутри выросло и созрело, и к нему пришла ситуация, которую надо отрабатывать, и его от этого ломает, потому что лгать не хочется, а у второго ни фига не созрело, у него даже потребности в таком типе отработки нет, так вот, спрашивается, что делать первому? Плюнуть на все и тупо хранить свою драгоценную верность, чтобы потом эти непроработки их обоих под своими обломками погребли, или изменить? И измениться. Наконец. Но тогда это не измена. Тогда «все гармонично и очень не зря». И секс, эротика — как средство работы с более емкими энергетическими контекстами. «Заниматься Тантрой — все равно что приручать тигра голыми руками».) Вернее, даже не роман, а так — рассказик. Потому что с француза не то что романа, даже повести не напишешь. Не говоря уже о стихах. Но стихи — вообще отдельная статья. Стихи — «здесь и сейчас» Кришнамурти и Гурджиева. Стихи — прыжок дзен. Вот есть в буддизме два пути, Махаяна и Хинаяна, Большая колесница и Малая, но это — пути. И это последовательность событий, действий, усилий, или неусилий, недействий, несобытий, но — есть начало и конец, и изменяешься постепенно, и достигаешь потом, и это — проза. Когда пишешь, пишешь, камлаешь, причитаешь, и — только в конце — эпилог. Женщину топят, собачка бросается под поезд, Наташа Ростова превращается в «дородную самку» и «…then any part you make will represent the whole, if it's made truly… It's not enough of a book, but still there were a few things to be said. There were a few practical things to be said». [7] А стихи — это прыжок. Или прямо сейчас и здесь, или — никогда. И сегодня не предопределено вчера, а завтра — сегодня. А есть миг. И в каждый миг есть только этот миг, и в нем — все, и он самодостаточен, всего сто слов, а не сто тысяч, и это — не путь, а дом, который всегда с тобой, и в этом доме сансара — нирвана. А у француза — не то не рвано, не то не сшито. И даже не «не» — чистое отрицание, а что-то такое нервное, дерганое, редуцированное: «ни-и-и-и». Ни рыба ни мясо. Ни уму ни сердцу. Ни в зуб ногой, ни в одном глазу. Но мужчина в принципе не может быть поводом для стихов. Женщина может, а мужчина — нет. Потому что мужчина — сущность, а женщина — имманентность, и сущностей может быть много разных, а имманентность — одна, и поэтому у нее нет имени, и поэтому сущности пишут стихи, вдохновленные этой имманентностью, а имманентность — «вещь в себе» (привет Канту), ей уже никакие сущности не нужны. Из нее творчество либо имманентно прет, либо нет, совершенно безотносительно мужчин и личной истории. И против этого не попрешь. И женщине, если из нее или сквозь нее прет, главное это вовремя понять. Что она пишет не потому что несчастная любовь, или счастливая любовь, или нет любви, или одна сплошная нелюбовь, а — помимо. Что это у нее любовь потому, что то, что прет, вот так вот в этот момент организовало вот это пространство. И мужчины пишут о женщинах, а женщины пишут о себе, и о мужчинах написать некому. Поэтому им приходиться постоянно менять имена, стирать личную историю, бороться за существование и за право быть допущенным к имманентному блаженству. Но только на миг. И особо не обольщаться. И получается такой поэт или прозаик, про белок, и его все равно что нет без женщины — сплошной пробел. А Женщине повод не нужен. Она сама повод. Например, для француза.