Дурная мудрость

Возвращаюсь в бар. Ларс стоит на столе, в руке – кружка лагера. Он что-то громко поет по-норвежски. Наверное, я уже говорил, и не раз, что я ненавижу лагер – но лагер течет рекой, и этот поток уже не остановишь. Кружка за кружкой – появляются на столе, словно по волшебству. Не выпить – значит обидеть радушных хозяев.

Я лежал на соломенном тюфяке в окружении пустых пивных банок и бутылок из-под водки. Билл и Гимпо забились в угол и чего-то там бормотали. Гимпо выкрикивал ключевые слова из северного бинго-шоу. Похоже, он временно помешался.

– Два утенка, ха-ха. «Kelly's Eye». Одиннадцать ножек… ха-ха! Слепое сорок!

Я не обращал на него внимания. Гимпо, он вообще странный. По жизни. А уж посреди этих арктических аномалий… Бог знает, что там творилось в его галлюциногенной реальности. Я принялся трясти бутылки и банки – не осталось ли где глоточка. Нет, не осталось.

– Skol!

– Skol!

– Skol! [14]

Парень рядом со мной (на самом деле, ему уже точно за сорок, так что «парень», наверное, не совсем верное слово) хочет общаться, задает вопросы; рассказывает, как он ездил в Англию, говорит, что он – рьяный болельщик «Манчестер Юнайтед»; что он был на финальном матче Кубка Англии в 1977-м, когда «Юнайтед» побил «Ливерпуль» 2:1; что он стал болеть за «МЮ» еще мальчишкой, после той страшной трагедии в мюнхенском аэропорту; он взахлеб говорит про великий «Юнайтед», про «мальчиков Басби», Дэниса Лоу, Бобби Чарльтона, Нобби Слайтса и Джорджа Беста, который был уже позже. Я не спрашиваю, что он думает про Райана Гиггса, их новую звезду где-то с 1992 года. Мы говорим про далеких жен, разбитые сердца и «Moody Blues», его любимую группу на все времена. Мы говорим про рыбалку, и как он свозит меня на его «потайные» озера ловить форель – если я снова приеду весной. Он говорит, что его зовут Олден, и сообщает, что «Глазго Рейнджерс» только что выиграл у «Лидс Юнайтед» (2:0) в ответном матче на Кубок европейских чемпионов. Он смотрел прямой репортаж по спутниковому телевидению. Олден работает шеф-поваром на маленькой авиабазе ВВС США в Хаммерфесте, а сейчас у него долгосрочный отпуск в связи с травмой плеча.

Да, сколько излишней, ненужной и совершенно бессмысленной информации мы поглощаем в такие вот пьяные вечера в малознакомых компаниях! Z где-то там – на дальнем конце стола. В какой-то момент он подзывает нас с Гимпо, чтобы мы изобразили наш доблестный речитатив «Элвис – на Полюс!». Из-за количества потребленного лагера у меня что-то сделалось с памятью, так что я напрочь не помню, удалось ли нам произвести впечатление на новых знакомых – но, кажется, одобрительные возгласы все же были. Наши дзенские палки пошли по рукам для более близкого ознакомления, и я заметил, что палка Z, изукрашенная замысловатым узором, по-прежнему вызывает наибольший восторг среди непосвященных и что это по-прежнему будит во мне очень не-дзенское чувство зависти. Вот урод.

Эти ребята, с которыми мы сейчас пьем, – самые обыкновенные парни, «нормальные люди», которые покупают одежду в центральном универмаге, местном аналоге «Marks amp;Spencer»'a. К нам подсаживаются какие-то русские. Один из них говорит по-английски. Они из Мурманска. Ларс опять вскакивает на стол и читает стихи. Да, наверное, стихи. Его голос периодически скатывается на раскатистый рык, он бурно жестикулирует, гортанные звуки клокочут у него в горле. Стихотворение хотя и длинное, но, по-моему, очень веселое. Судя по тому, как все остальные смеются и издают одобрительный рев после каждой строфы. Олден объясняет, что Ларс, когда сидит в одиночестве у себя на маяке, сочиняет стихи – вернее, саги. Эпические сказания о событиях их скучных будней. Понятное дело, события слегка приукрашены, но так в этом-то вся и соль.

Кто-то из русских встает и бьет кулаком по столу. Его звучный голос грохочет, заглушая музыку из автомата. Он тоже читает стихи: что-то ритмичное, жесткое, яростное. Похоже, в этих ледовых полярных морях обитает некая свирепая, дикая муза. Он опускается обратно на стул. Народ стучит кружками по столу и кричит:

– Браво! Браво!

Ларс оборачивается ко мне:

– Давай, Билл, теперь твоя очередь. Почитай нам что-нибудь из твоего. Вставай на стол. Мы хотим настоящей шотландской поэзии.

И что мне делать?! Все, что я написал (даже если я что-то вспомню), оно как-то совсем не подходит для подобных публичных чтений.

– Билл, ты должен нам что-нибудь прочитать! Обязательно! Если ты ничего не прочтешь, мы обидимся! Вы наши гости! А слово хозяев – закон!

Смотрю на Z, ловлю его взгляд. Он улыбается. Его улыбка говорит: «Давай, Билл. Загрузи их по самые пончикряки!» Я встаю, выпрямившись в полный рост, и объявляю, что прочитаю не свои стихи, а Роберта Бернса – слов, надо думать, никто не поймет, но это правильные слова для таких вот разгульных ночей:

Это все, что я помню из «Тэма О'Шентера». В свое время я честно пытался выучить его наизусть целиком – именно, чтобы выпендриваться вот в таких пьяных компаниях. Разумеется, я читаю с очень сильным шотландским акцентом. Народу, похоже, нравится. Слышатся возгласы одобрения. Перевода никто не требует. Очень довольный собой, я сажусь на место.

Теперь очередь Z. Когда он встает, музыкальный автомат вдруг умолкает, и воцаряется тишина. Безо всякого предисловия Z начинает читать нараспев, со своим дурацким йоркширским акцентом: «И вышли мы в стужу, в самую худшую пору…» и так далее. До конца. Ну, до конца первой строфы – это точно. [16]

Я сомневаюсь, что кто-то понял хоть слово, но манера исполнения действительно впечатляет.

Снова включается музыка. Ирландцы «Thin Lizzy»: «Ребята вернулись в город». Лагер течет рекой; хмельное радушие связывает незнакомых людей узами пусть и недолгой, но крепкой дружбы и сокрушает языковые барьеры. Звенит колокольчик – это значит, что заведение скоро закроется. Еще по пиву – напоследок. Ларс возмущается и возражает, но никому не дано повернуть время вспять. Хозяин вежливо просит нас освободить помещение, потому что ему уже хочется спать. Ничего не остается, как найти другой бар, где можно будет продолжить веселье.

С натужным скрипом открылась дубовая дверь. На пороге стоял Рагнар во всем своем великолепии: викинговский мотоциклетный шлем с зеркальным стеклом, широкий плащ из оленьей кожи, синие замшевые сапоги с загнутыми носами. Я заметил, что он держит под мышкой нашу икону Элвиса. С ним были два карлика, в блестящих парчовых костюмах и масках Элвиса.

– Идите за мной! – прогремел голос Рагнара; голос суровый и черный, как морская пучина. Мы кое-как поднялись на ноги и пошли, спотыкаясь на каждом шагу, следом за предводителем снежных байкеров.

Мы с Z выходим наружу следом за Олденом. Он ведет нас по темным улицам к центральной площади. С трех сторон ее окружают какие-то административные здания, а с четвертой – вода, причал. А на воде у причала – огромный корабль. Русское торговое судно. Когда я вижу так близко такие громадные корабли, мне всегда хочется спрятаться. Я подавляю в себе малодушный порыв. Но зрелище все равно впечатляющее: ночь, пустынная площадь в маленьком городке, а над ней угрожающе нависает черная металлическая громада… и тут, как будто мне мало пугающих впечатлений, на площадь въезжает такси, делает два оборота вокруг своей оси и останавливается прямо перед нами, буквально в двух дюймах. Я только теперь замечаю, что мы стоим на стоянке такси. Наверное, это такое специальное место, где рождаются лучшие в мире раллисты. А где Гимпо? Где Ларс? Где все? Олден заталкивает нас в такси и говорит: все нормально, все под контролем. Мы ему верим.