Юг без признаков севера

Я поднялся с ковра, не очень поверив в последнюю часть…

Неделю спустя я уже сидел на автостанции; я был пьян и ждал прибытия автобуса из Техаса.

Его объявили по громкоговорителю, и я приготовился к смерти. Я смотрел, как они выходят из дверей автобуса, пытаясь сравнить их с фотографиями. И тут увидел молоденькую блондинку, лет 23, с хорошими ногами, живой походкой, невинной и несколько заносчивой мордашкой, наверное, ее можно было бы назвать нахальной, а шея у нее была и вовсе недурна. Мне в то время исполнилось 35.

Я подошел к ней.

— Вы Ники?

— Да.

— Я Чинаски. Давайте, чемодан возьму.

Мы зашагали к стоянке.

— Я ждал вас три часа, нервничал, дергался, ад просто, а не ожидание. Только и смог, что выпить немного в баре.

Она приложила руку к капоту машины.

— Мотор до сих пор горячий. Мерзавец, вы только что приехали!

Я рассмеялся.

— Вы правы.

Мы влезли в мой древний драндулет, и все завертелось. Вскоре мы поженились в Вегасе, и все деньги, что у меня были, ушли на это и на билеты до Техаса.

Я сел с ней в автобус: в кармане у меня оставалось тридцать пять центов.

— Не знаю, понравится ли Папуле то, что я сделала, — произнесла она.

— О Господи о Боже, — молился я, — укрепи меня, помоги быть смелым!

Она обнималась, елозила и извивалась всю дорогу до этого малюсенького техасского городка. Приехали мы в полтретьего утра, и когда выходили из автобуса, мне показалось, шофер спросил:

— Что это за бичара с тобой, Ники?

Мы стояли посреди улицы, и я сказал:

— Что сказал шофер? Что он тебе сказал? — спрашивал я, позвякивая своими тридцатью пятью центами в кармане.

— Он ничего не сказал. Пойдем со мной.

Она стала подниматься по ступенькам какого-то городского особняка.

— Эй, куда это ты, к чертовой матери, направилась?

Она вставила ключ в замок, и дверь открылась. Я поднял голову — над проемом в камне были высечены слова: ГОРОДСКАЯ РАТУША.

Мы вошли.

— Я хочу посмотреть, есть ли мне почта.

Она зашла в свой кабинет и пошарила на столе:

— Черт, почты нет!! Спорить готова, эта сука сперла мою почту!

— Какая сука? Какая сука, крошка?

— У меня есть враг. Слушай, пойдем вот сюда.

Мы прошли по коридору, и она остановилась перед другой дверью. Протянула мне шпильку.

— Вот, ты сможешь взломать этот замок?

Я попытался. Мне уже рисовались заголовки:

ЗНАМЕНИТЫЙ ПИСАТЕЛЬ И ПЕРЕВОСПИТАВШАЯСЯ ПРОСТИТУТКА ЗАСТИГНУТЫ ВЗЛАМЫВАЮЩИМИ КАБИНЕТ МЭРА!

Замок открыть я не смог.

Мы дошли до ее дома, прыгнули в постель и продолжили то, над чем работали в автобусе.

Я прожил тут уже пару дней, когда однажды утром, часов около 9, звякнул дверной звонок. Мы были в постели.

— Какого черта? — спросил я.

— Сходи открой, — ответила она.

Я влатался в какую-то одежду и пошел к двери. Там стоял карлик — время от времени он весь трясся, болел чем-то, видать. На нем была шоферская кепочка.

— Мистер Чинаски?

— Ну?

— Мистер Дайер просил меня показать вам земли.

— Минуточку.

Я вернулся в спальню:

— Крошка, там стоит карлик и говорит, что какой-то мистер Дайер хочет показать мне земли. Он карлик и весь трясется.

— Ну так поезжай с ним. Это мой отец.

— Кто, карлик?

— Нет, мистер Дайер.

Я надел ботинки и чулки и вышел на крыльцо.

— Ладно, приятель, — сказал я, — поехали.

Мы объехали весь город и его окрестности.

— Мистер Дайер владеет вот этим, — показывал карлик, а я смотрел в ту сторону, — и мистер Дайер владеет этим, — и я смотрел в другую сторону.

И ничего не говорил.

— Все эти фермы, — продолжал он, — мистер Дайер владеет всеми этими фермами, позволяет им работать на земле, а прибыль делят пополам.

Карлик привез меня в зеленый лес. Показал:

— Видите озеро?

— Ну?

— Там семь озер, в них полно рыбы. Видите, индюк гуляет?

— Ну?

— Это дикий индюк. Мистер Дайер сдает это все клубу рыболовства и охоты, и клуб всем этим управляет. Конечно, мистер Дайер и все его друзья могут приезжать сюда в любое время, когда захочется. Вы рыбачите, охотитесь?

— Я на многое в своей жизни поохотился, — сообщил ему я.

Мы ехали дальше.

— Вот сюда мистер Дайер ходил в школу.

— Вот как?

— Ага, прямо вот в это кирпичное здание. Теперь он его купил и восстановил, вроде памятника.

— Поразительно.

Мы развернулись обратно.

— Спасибо, — сказал я ему.

— Хотите, я завтра утром приеду? Еще много чего можно посмотреть.

— Нет, спасибо, все в порядке.

Я вошел в дом. Я снова был царем…

И хорошо все это закончить именно здесь вместо того, чтобы рассказывать вам, как я все это потерял, хотя речь пошла бы о турке, носившем лиловую булавку в галстуке, с хорошими манерами и культурой. Ни шанса у меня не было. Но турок тоже скоро выдохся, и последнее, что я о ней слышал, — она уехала на Аляску и вышла замуж за эскимоса. Она прислала мне фотографию своего младенца, сообщила, что по-прежнему пишет и поистине счастлива. Я ответил ей: «Держись крепче, крошка, это безумный мир».

И на этом, как говорится, все.

Признание человека, безумного настолько,

чтобы жить со зверьём.

1. Помню, как дрочил в чулане, надев материнские туфли на высоком каблуке и глядя в зеркало на собственные ноги, медленно подтягивая ткань все выше и выше, будто подсматривал за женщиной, и меня прервали два моих приятеля, зашедшие в дом:

— Я знаю, он где-то здесь. — А сам пока натягиваю одежду, и тут один открывает дверь в чулан и видит меня.

— Ах ты сволочь! — ору я, гонюсь за ними по всему дому, и слышу, как, убегая, они переговариваются:

— Что это с ним такое? Что, к чертовой матери, с ним не так?

2.

К. работала когда-то стриптизеркой и, бывало, показывала мне вырезки и фотографии. Она чуть не выиграла конкурс Мисс Америка. Я встретил ее в баре на улице Альварадо — а оттуда до трущоб рукой подать, если очко не заиграет подойти. Она прибавила в весе и возрасте, но какие-то признаки фигуры еще оставались, какой-то класс — правда, лишь намеком, не больше. Мы оба хлебнули.

Ни она, ни я нигде не работали, и как нам удавалось сводить концы с концами, я никогда не пойму. Сигареты, вино и квартирная хозяйка, верившая в наши россказни о том, что деньги на подходе, а сейчас — голяк. В основном, мы вынуждены были пить вино.

Большую часть дня мы спали, а когда начинало темнеть, приходилось вставать — нам уже хотелось встать:

К:

— Блядь, я б чего-нибудь выпила.

Я все еще лежал в постели, докуривая последнюю сигарету.

Я:

— Черт, ну дак сходи к Тони, возьми нам парочку портвейна.

К:

— Квинты?

Я:

— Конечно, квинты. Галлонов не надо. И той, другой дряни, у меня от нее голова две недели болела. И возьми пару пачек покурить. Любых.

К:

— Но тут же всего 50 центов осталось!

Я:

— Да знаю я! Выхари у него остальное: че с тобой такое, совсем глупая?

К:

— Он говорит, что больше не…

Я:

— Он говорит, он говорит — кто этот парень такой? Бог? Уболтай его. Улыбайся!

Повиляй ему кормой! Пусть у него чирик встанет! Заведи его на склад, если нужно, но достань ВИНА!

К:

— Ладно, ладно.

Я:

— А без него домой не возвращайся.

К. говорила, что любит меня. Она, бывало, повязывала мне вокруг хуя ленточки и делала бумажную шляпку для головки.

Если она возвращалась без вина или только с одной бутылкой, я летел вниз, как полоумный, рычал, скандалил и угрожал старику, пока он не давал мне все, что я хочу, и даже больше. Иногда я возвращался с сардинами, хлебом, чипсами. То был особенно хороший период, и когда Тони продал свое предприятие, мы начали обрабатывать нового владельца — наезжать оказалось труднее, но и его можно было отыметь. Это будило в нас самое лучшее.