Испанский сон

Ана приумолкла.

— А что это значит — посвятили? — спросил Филипп, пользуясь паузой.

— Эй, — моментально откликнулась Ана, насторожившись, — ты обещал не стебать.

— Но это вовсе не стеб, — миролюбиво заметил Филипп. — Я действительно не понимаю; если ты такая умная — объясни… Вообще странный какой-то термин. «Я лиру посвятил народу своему». Вот кого бы бритвочкой Оккама! Собрался писать о народе — так и скажи. Писать для народа — ну тоже скажи четко, по-русски… Лиру, видишь ли, посвятил! Вот где начинается эта непостижимая русская душа — в таких поэтичных, а фактически темных и неразборчивых формулировках. И ты туда же.

— А говоришь, не стеб, — обидчиво возразила Ана. — Еще какой стеб! И притом мы даже не дошли до России; я говорила о посвящении Португалии.

— Ну хорошо; я понимаю, ты не епископ; но ты можешь по-человечески объяснить, что изменилось в результате этого посвящения? Если, конечно, мой вопрос корректен… вообще, может быть от посвящения результат?

— Очень даже может быть, — сказала Ана, — и был… Суди сам: в 36-м году в Испании началась война. Она грозила захватить весь полуостров! И епископы португальские дали обет устроить национальное паломничество в Фатиму, если их страну минет чаша сия. Так и вышло; и в Португалии было в целом спокойно, в то время как Испании это стоило миллион человек… Когда война кончилась, епископы поехали в Фатиму и вознесли благодарение Деве; вот тебе и посвящение, вот и результат.

— Ты веришь этому? — удивился Филипп.

— Это факт, — внушительно сказала Ана.

Они помолчали.

— Прости, — сказал Филипп, — я вообще-то тебя перебил; ты рассказывала о посвящении и вдруг замолчала…

— Да, — помялась Ана, — я просто подумала, что еще столько всего… даже не знаю, как все это рассказывать… Например, отношения сестры Лусии с папой Пием XII. Между прочим, его рукоположили в епископы 13 мая 17-го года, в полдень, то есть в тот же час, когда Дева впервые явилась в Фатиму… а другой папа, нынешний, тоже 13 мая пострадал от террориста Агджи; поскольку он не умер после трех выстрелов в упор (а четвертая пуля застряла в стволе пистолета), то счел это благодатью Пресвятой Девы и специально поехал паломником в Фатиму в мае -18-го года и затем опять в -9-м; но еще и задолго до того он навещал сестру Лусию в монастыре и беседовал с ней, будучи кардиналом; дело в том, что именно этот папа, Иоанн Павел II, посвятил Россию Пречистому Сердцу…

— Ага! — перебил Ану Филипп. — Стало быть, все же посвятили, посвятили Россию!

— Ты не понимаешь, — с досадой сказала Ана. — Посвятили только католики, да и то после долгих дискуссий. Между тем Дева опять являлась сестре Лусии в 29-м году; в Ее откровении, данном как бы в антураже Голгофы, было особо подчеркнуто, чтобы Святой Отец, вместе со всеми епископами мира, посвятил Россию Ее сердцу и спас таким образом. Со всеми — значит, в первую очередь и с нашими, православными…

— Ну, это уж фигу, — хмуро сказал Филипп, следя, чтобы не пропустить нужной развязки. — Ты что, не понимаешь — это же большая политика! Как, кстати, православное духовенство относится к этой Фатиме вообще?

— Не очень-то, — вздохнула Ана. — Потому я и надумала ехать; из усилий таких простых людей, как мы с тобой, может быть, что-то и сложится… Во всяком случае, хуже не станет, верно?

— Это уж точно, — сказал Филипп. — Хуже некуда.

— Не опошляй мою мысль, — попросила Ана.

— Все же откуда взялась эта твоя мысль? — полюбопытствовал Филипп. — Я понимаю, движение души; но даже движение души имеет какую-то первопричину.

— Как ты неправ, — сказала Ана, улыбаясь и покачивая головой, — сказано: дух дышит где хочет… Может, движение моей души такое же чудо, как и сама Фатима…

Филипп еле заметно тоже улыбнулся.

— Что ж, — сказала Ана, слегка этим задетая, — если тебя интересует исключительно событийный ряд, изволь… Это было так: Вероника принесла мне заметку в журнале и попросила перевести. Я перевела; добавила то, что сама знала с прежних времен; мы немного поспорили. Потом она еще что-то выкопала и увлеклась… в общем, я обещала ей поехать и посмотреть, раз уж мы с тобой все равно собрались в путешествие; вот я ей расскажу, а тогда она, может, и сама выберется.

— Раз уж так, — сказал Филипп, — мы могли бы взять ее с собой прямо сейчас…

Ана странно улыбнулась, покачивая головой, и тут же бросила косой взгляд на Филиппа, будто опасаясь, не прочел ли он каких-либо тайных мыслей на ее лице. Затем она посерьезнела и перекрестилась, полуотвернувшись к окну. В окне проскочила табличка «Сеговия».

— Знаешь, — сказала Ана, опять повернувшись к мужу, — если б мы поехали еще северней, то могли бы прихватить кусочек Camino de Santiago — старого пути пилигримов. Мы же тоже в общем-то пилигримы, разве нет?

— Теперь уж точно, — подтвердил Филипп. — Ты меня обратила, будь уверена. Но неужели пилигримы шли по одному-единственному пути?

— Почти что, — подтвердила Ана, — это связано с географическим расположением святынь. Однако нам повезло: в Саламанке мы пересечем еще один такой путь, забыла как называется — ответвление от основного пути на юг, до Севильи. Они шли из Франции, — пояснила она, — давай я покажу тебе по карте…

— Я представляю себе, — отмахнулся Филипп.

Ана помолчала.

— Но ты отвлек меня, — сказала она, — мы говорили о большой политике… Несколько лет назад (я как раз жила в Испании) понтифик впервые признал вину католичества за разделение церквей, имелось в виду разделение 54-го, точнее 1054-го года. Энциклика называлась «В то время, как мы приближаемся к третьему тысячелетию». Так что, — подытожила она с печалью в голосе, — мяч, как говорится, на нашей стороне; но православные власти явно уклоняются — хотя им-то, кажется, следовало бы учитывать, что покаявшиеся церкви при Апокалипсисе будут спасены… Не смешно, — нахмурилась она, опять видя на лице мужа следы скрываемой им улыбки, — известный астролог по имени Борис Романов подсчитал, что Апокалипсис совсем скоро, с 8-го по 173-й год нового тысячелетия; а еще он пишет, что Россию с древних времен называли Домом Пресвятой Богородицы, и что Солженицын в знаменитом труде «Как нам обустроить Россию» назвал призвание России именно таким… а еще — что русский мат происходит от подсознательной идеи непорочного зачатия…

— Так писал Солженицын? — изумился Филипп.

— Ты невнимателен, — строго сказала Ана. — Это Романов; правда, рядом там ссылка на Климентьева, того самого нижегородского мэра, которого оттерли от власти, потому что бандит или якобы бандит… в общем, трудно понять, сказал это Климентьев или сам Романов. Вдобавок ты не дослушал: мат происходит не от самой по себе идеи непорочного зачатия, а от подсознательного страдания, что мы никак не можем обустроить свой собственный дом.

— Ну, ты и загнула вместе с этими Климентьевым и Романовым, — качая головой, ухмыльнулся Филипп. — Ай да общество! только Фрейда в компанию не хватает… Скажи лучше, что это были за закрытые вести или послания — ну, третий пласт? Если о них известно вообще, значит, когда-то их все же открыли?

— Открыли… но неизвестно, полностью ли… — сказала Ана будто бы нехотя. — Вряд ли это так важно. И вообще, мы уже в городе; не надо бы всуе… ну куда ты? Вот же стрелка — «Алькасар».

Филипп тормознул, сделал обратный маневр и повернул куда следовало.

Алькасар в Сеговии был совсем не похож на толедский: тот был рубленых, строгих форм, этот же больше походил на сказочную декорацию. Они осмотрели его снаружи. Внутри осмотреть не вышло — выходной день.

— Не везет, — вздохнула Ана.

— Подумаешь, — сказал Филипп. — У нас впереди еще куча алькасаров.

— Откуда ты знаешь, что у нас впереди.

— Ну, не огорчайся. Поехали к акведуку; уж он точно без выходных.

Они спустились с горы и сели за столик у римского акведука. Снова пахнуло двумя тысячами лет. Акведук походил на мост, виденный ими в то первое путешествие, на побережье. Правда, тот мост был красивее; но акведук был столь же высок.