Низший пилотаж

робки ташкентского стекольного джефа!

Но самое главное ждало в подвале. Там гигантскими стопами громоздились терки! Все они были с таксировкой, но свести надпись, хотя и было достаточно геморройным делом, с номерными бумагами себя оправдывало.

В соседнем помещении валялись пузырьки, банки темного стекла с притертыми крышками, еще до хуя всякой полезной для ширового поебени.

И Семарь-Здрахарь решил наведаться сюда еще разок, прошмонать все как следует. Для этого он захватил самую большую из имевшихся у него сумок и пару целкофановых пакетов с ручками.

Шмон торгового зала почти ничего, кроме нескольких пластов релашки, карпика и седуксена, не дал. Семарь-Здрахарь, спугнув по дороге ссущего мужика, пошел в подвал.

Ветерок из разбитых окон продувал недлинный коридор. В нем было темновато, но в комнатах с обеих его сторон света было достаточно.

Зайдя в помещение со стопами терок, Семарь-Здрахарь прикинул фронт работ. Рыться здесь можно было несколько часов. Он уже решил, что конкретно он будет брать: только терки, написанные чернилами, они легче поддаются мытью, и те, что с самыми экзотическими верхними колотухами.

Семарь-Здрахарь присел на одну из кип. Действие утренней ширки почти кончилось, подступала легкая абстяга. Решив, что втюхавшись, на заморочке, он сделает все быстрее, Семарь-Здрахарь достал винт.

Выбралось три квадрата. Семарь-Здрахарь задумался.

Трешка. А его дозняк полтора куба. Значит, последовал логический вывод, он сделал себе полторашку и разбодяжил ее вдвое. Пора ширяться.

Перетянув руку, Семарь-Здрахарь нащупал канат, взял контроль, и с ветерком прошмыгал все три куба.

На последних децилах он понял, что чего-то не так. Его странно повело, но наркоман добил оставшееся в машине и выдернул агрегат из руки.

Сначала бешено заколотилось сердце. Его удары эхом отражались в ушах и Семарь-Здрахарь начал задыхаться.

С усилием заставляя себя делать вдохи и выдохи, он увидел, что все вокруг странно изменилось. Все поле зрения заполнили мелкие треугольники. Они радужно переливались, почти полностью заслоняя все окружающее.

Чувства резко обострились. Семарь-Здрахарь услышал чьи-то шаги, обстремался, что его заметут с баяном, полным контроля, до сих пор зажатым в его пальцах, но потом понял, что шаги раздаются с улицы.

Послышалось неразборчивое бормотание. Семарь-Здрахарь не мог определить, что это, глюк, или действительно кто-то поблизости разговаривает.

Замерев, он настороженно вслушивался. Треугольнички поблекли, но пока оставались, искажая очертания и краски окружающих стен.

«Передоз.» – Понял Семарь-Здрахарь. – «Как бы не кинуться невзначай…»

Звук приковал его внимание. Он был беспомощен, не мог пошевелиться, и это было чертовски страшно. Пластик баяна нагрелся от тепла его руки, но выпустить его не было возможности. Все было напряжено и возбуждено. Звук повторился. Это кто-то приближался по коридору.

Семарь-Здрахарь застыл. Страх, что его засекут в таком положении, парализовал все мышцы.

Шаги