Исток

Она отвернулась и приблизилась к светящейся паутине узоров, похожих на взвихренные спирали, раскрученные из животов крошечных фигурок-фантомов.

Все пространство наполнилось белым слепящим светом, в котором не было видимых форм.

А потом ее образ рассыпался платиновым мерцанием ожившего мифа. Спиральные нити сплелись в плотный клубок и обернулись физическим телом, столь же прекрасным и чувственным, как воплощение самой Богини. Ее черные волосы были словно летящие вихри двоичных кодов. Лицо — безупречный образчик симметрии. Это было удивительное существо, порождение сна и информационного поля.

Она повернулась к смуглому человеку в черном:

— Что удивительно, мистер Линиум, у нас с вами так много общего.

Он смотрел мимо нее, в бесконечную дымку:

— При всем уважении, Богиня, что…

Она вскинула руку, призывая к молчанию. Ее глаза были как черные дыры, поглощавшие все, что оказывалось в зоне их притяжения.

— Да, действительно жалко, что нам пришлось перевести ваш Дух-Код в категорию плоти. Я с интересом изучила ваш случай, и мне показалось, что в вас… — Она на секунду умолкла. — Как бы это сказать?.. Есть некий потенциал.

Она провела рукой у себя перед лицом, и на мгновение его затянула тонкая молочная дымка, а потом, когда дымка рассеялась, лицо стало другим — безмятежным и ясным. Из ее сверкающих глаз (теперь они были бриллиантово-белыми) изливалось сочувствие.

Линиум испуганно поднял глаза. У него был такой вид, как будто он сейчас бросится бежать.

— Видите, мистер Линиум, — проговорила она медоточивым голосом. — Вот в чем главная трудность с разумной жизнью: она патологически непоследовательна.

Она вновь приняла свой изначальный облик ледяной девы.

— Человеческая раса особенно упорна в этом отношении, — продолжала она. — Я всего лишь дала людям то, к чему они так стремились: богатство, власть и бессмертие. Но когда их желание исполнилось, они впали в сентиментальность и затосковали по времени и по этим, скажем так, неадекватным телам, в которых они жили прежде. Теперь вы понимаете, мистер Линиум, почему их лишили доступа к священной технологии духа.

— Это большая потеря, — сказал Линиум, и по его голосу было ясно, что он не хотел ничего говорить, но его словно что-то заставило. Что-то его подтолкнуло. Может быть, пресловутая рука судьбы. Причем судьбы, явно не благосклонной.

— Хорошо, — сказала Сенида. — Я вижу, мы понимаем друг друга.

Линиум отметил, как вздрогнуло его вновь обретенное тело, с которым он еще даже не начал свыкаться. Что ей от него нужно? Тщательно подобранные слова — убедительные, дружелюбные. Замечание насчет взаимопонимания. Словно она намекает, что они оба — существа высшего порядка, которые понимают материи, недоступные серой массе. Это все неспроста. Он чувствовал, что его хотят использовать.

— Богиня, — начал он осторожно, — правильно ли я понимаю, что у вас есть на меня какие-то виды?

Сенида рассмеялась, и от этого смеха по всем трем измерениям материального мира прокатилась волна дурноты.

— Знаете, мистер Линиум… можно мне называть вас Питер? И давайте уже перейдем на «ты». Так вот, Питер. Мне нравятся души с присутствием духа. Ой, прошу прощения… я все забываю, что у тебя больше нет избранного Дух-Кода.

Линиум издал нервный смешок:

— Богиня, прошу прощения за наглость, но могу я узнать, зачем я вам понадобился?

Сенида внимательно посмотрела на Линиума. Ее глаза вспыхнули, как две взорвавшиеся звезды. Эта вспышка отдалась пронзительной болью во всем его теле. Он боялся заговорить. Боялся, что голос дрогнет. Плотная аура страшного будущего уже вобрала его в себя. Пасть вечности разверзлась, готовая проглотить его целиком.

Ему удалось изобразить усмешку.

— Богиня, я прошу только…

— Умолкни, — велела Сенида. — Ты забываешься, Питер. Имей в виду: я могу читать мысли людей. И еще я могу подчинить себе волю любого, кто вызывает мое недовольство.

— Да… да, конечно, Богиня, — выдавил Линиум.

— А теперь слушай внимательно, — сказала она. — Я решила, что пришло время познакомиться ближе с некоторыми аспектами человеческого существования… скажем так… на более интимном уровне. Управлять человечеством — дело достаточно деликатное, и я подумала, что тут нам с Сиренами может помочь технология слияния тела и духа. Мне представляется некий гибрид. Наполовину — из плоти, наполовину — Дух-Код. — Она улыбнулась, и от этой улыбки ему стало страшно. — Сначала я собиралась просто взять оплодотворенную яйцеклетку человеческой женщины и подвергнуть ее трансмутации, однако, однако мой темный, ночной аспект находит определенное удовольствие в естественном совокуплении.

Она придвинулась ближе…

Линиума как будто обдало дыханием ледников… Он закрыл глаза.

— И что должно получиться в итоге? — спросил он безо всякого выражения.

Она на секунду задумалась. А когда заговорила, ее слова прозвучали так страшно, так неотвратимо:

— Ребенок, которого я наделю даром предвидения. — Она произнесла это так, словно говорила о чем-то обыденном, повседневном. — Мальчик, который потом станет мужчиной. Он расскажет обо мне людям, и те станут мне поклоняться. Он подчинит себе их сознание. Он тоже будет барахтаться в этой трясине плоти, но у него будет доступ к моей технологии духа. Ему в равной степени будут доступны и дух, и материя. — Она рассмеялась, так страшно, так жутко. — И разумеется, я позабочусь о том, чтобы он страдал. Страдал много и страшно. Как подобает любому мессии.

— А почему я? — спросил Линиум безо всякой надежды.

Она вздохнула:

— Ты сам знаешь ответ. У тебя… как бы это сказать… определенная репутация в Мире Духов. — Она на секунду умолкла, а потом добавила: — И, может быть самое главное, ты не знаешь ни жалости, ни сострадания. Ни к кому. Даже к самому себе.

Она посмотрела ему в глаза:

— Питер.

Ему показалось, что он видит вечность: сгущенный поток информации.

Бледная, как сама смерть, Сенида улыбнулась ослепительной вспышкой анти-материи, которая уничтожает любую материю. Ее глаза были как солнечные короны во время полного затмения. Линиум зажмурился. Перед мысленным взором предстало лицо, нежное, тонкое: словно маска из алебастра, подсвеченная изнутри. Загорелая кожа казалось почти прозрачной. А потом что-то вторглось в его сознание и захватило его целиком. Лицо стало меняться. Теперь это было лицо не одной, а многих женщин — прекрасных и отвратительных. Изысканное сладострастие цветущей юности — восторг бурной жизни, которая еще не задумывается о времени (разрушено, стерто) — умиротворенная, зрелая женственность, знающая себе цену (разрушено, стерто) — жалкая немощь старости в преддверии смерти (разрушено, стерто)…

Едкие образы обжигали сознание.

Потом он услышал восхитительный женский голос. Голос пел, обращаясь к нему на неведомом языке. Слова и мелодия скользили по коже, как прикосновения невидимых рук. Они, эти руки, ласкали его живот и его естество. Они были прохладными, мягкими, опытными и умелыми. Их прикосновение возбуждало. Никогда в жизни он не испытывал такого пронзительного возбуждения — на грани срыва, на грани потери сознания. Их ласки делались все более настойчивыми, все более страстными… как будто весь мир содрогался в конвульсиях… он задохнулся, потом закричал… но это был не конец… эта сладкая, неумолимая мука, она продолжалась… еще… и еще… и еще…