Испанский сон

Он уже готов был сам позвонить Сталину, чтобы начать переговоры — без сомнения, сложные, — но в это время опять раздался звонок, и знакомый голос сказал:

«Здравствуй, Пачо! Это опять я, твой враг».

«Здравствуй, Пепе!» — сказал Jefe с облегчением. — «Знаешь, Сталин умеет признавать свои ошибки». — «О чем ты говоришь? — насторожился Jefe. — Передумал строить туннель?» — «Это была бы не ошибка, — сказал Хосе, — это было бы преступление… Я говорю о дележе расходов». — «Ну?» — «Согласен строить не до своей границы, а до твоей».

«Вот это я понимаю, — обрадовался Jefe. — Ты действительно великий человек». — «Ну так что, — спросил Сталин, пропустив лесть мимо ушей, — по рукам?» — «Да… но, конечно, только в этом деле. Никакой политики, никаких увязок». — «Какие увязки, Пакорро! — сказал Хосе с укором в голосе. — Это секретный проект! Кстати, мне нужны твои инженеры для станций в Москве; своим я не доверяю». — «А они потом под машину не попадут?»

Сталин замялся.

«В Москве большое движение транспорта, — сказал он через какое-то время. — Как я могу за всех отвечать?» — «Нет, — сказал Jefe. — Я верю в Бога. Или ты обещаешь за всех, или не дам». — Здесь Сталин задумался и думал довольно долго. Его можно было понять — ведь речь шла о секретности, то есть о том главном, ради чего вообще все замышлялось.

«Хорошо, — сказал он наконец. — Дай мне всего одного, но хорошего; обещаю, что он вернется». — «Ты уверен, что хватит одного?» — спросил Jefe с сомнением. — «Я поставлю его над остальными, — сказал Хосе. — Каждый из них будет знать только часть общего; только он один будет знать все». — «А-а, — сказал Jefe. — Это совсем другое дело; такого человека я тебе пришлю, но смотри: ты поручился за его безопасность». — «Я поручился, Курро».

И они закончили разговор — расстались по-прежнему как враги, но в какой-то степени все же и как партнеры.

Возможно, два описанных мной разговора двух великих людей проходили не совсем так, как я описал; возможно, они были обставлены какими-то дипломатическими процедурами. Об их содержании я мог знать лишь понаслышке (в отличие от беседы у фюрера, стенограмму которой я держал вот в этих самых руках). Я просто воссоздал их для тебя, постаравшись выдержать некое стилевое единство своего рассказа; мы оба понимаем, что суть не в том, какие именно слова звучали по телефону.

Суть в том, что через несколько месяцев после второго из описанных мной разговоров, то есть в точности посередине века, меня пригласили в учреждение, название которого тебе знать ни к чему, и предложили возглавить работы по сооружению оконечных станций. А еще через полгода работы кипели вовсю. Вот почему, дитя мое, я так хорошо говорю по-русски: я долгое время работал в Москве (разумеется, под чужим именем), потом еще сколько-то отдыхал, тоже в России, и даже после восстановления отношений, несмотря на мой пенсионный возраст, меня нет-нет да и звали, чтобы помочь разобраться в разных и подчас отнюдь не инженерных делах.

Из соображений секретности строительство станций велось без чертежей. Все приходилось держать в памяти. Не скрою, для меня это было несколько непривычно, особенно попервоначалу. Я даже выразил сомнение в том, что без документов удастся сделать что-либо. Тогда меня провели по некоторым из станций московского метро — фундаментальным, торжественным, живо напомнившим мне подземную часть Эскуриала — и сказали: «Ты видишь? Все это строилось без проекта. И все работает, как часы». Невозможно было найти более убедительный аргумент! И я стал тренировать память.

Не буду описывать тебе работы — это специальная тема; сам туннель выкопали довольно быстро, года за полтора. Я ничего не знаю о нем, кроме того, что тебе рассказал; туннелем занимались русские и отчасти немецкие специалисты. Я работал исключительно над станциями. В Испании была построена лишь одна станция, разумеется в Барселоне; в России же их было создано сто двадцать семь. Ровно восемьдесят станций располагалось непосредственно в Москве; еще четырнадцать — в Подмосковье; дальше, по ходу туннеля, двадцать четыре станции примыкали с северного направления, а остальные девять — с южного. Я слышал о планах вождя построить еще ветку из Грузии (по-моему, речь шла о местечке Цхалтубо), но сбыться им было не суждено, так как не удалось рассчитать траектории, огибающей Черное или хотя бы Азовское Море.

Ввиду почти полного отсутствия коммуникаций, станция как таковая — не очень сложный инженерный объект. Главное в станции — это как до нее добраться. Поскольку все до одной станции врезаны в мою память на всю жизнь, я хотел бы рассказать тебе их схему. Во-первых, тайна туннеля мне кажется интересной сама по себе; во-вторых, она может кому-то и пригодиться…

Мария умолкла. Наступившую тишину нарушал лишь свист ветра — высокий, почти перешедший уже в неслышимый диапазон, — да редкий стук под колесами.

— А дальше? — спросил Игорек.

— Дальше он рассказал мне про вагонетку (собственно, про цепочку, кнопку и унитаз), а потом начал рассказывать про станции, одну за другой, но я, конечно, тут же запуталась. Тогда он любезно пригласил меня посетить его еще раз, пообещав нарисовать все на бумаге.

— Ага.

— Накануне намеченного визита я позвонила ему, но мне сказали, что он серьезно занемог.

— Вот как, — тревожно прошептал Игорь.

— Мне передали конверт. В нем было то, что он успел нарисовать, с подробными комментариями и просьбой выучить это наизусть и затем уничтожить. Я так и сделала. Уча, я с радостным удивлением обнаружила несколько знакомых мест — ты меня понимаешь… Честно говоря, по ходу его рассказа я не очень-то верила ему; все это казалось мне, если попросту, бредом сивой кобылы.

— Да, — сказал царевич, думая о том, что он и сам не так давно оглядывал корыто в полной уверенности, что Мария тронулась от горя.

— Но когда я увидела эти места… сопоставила их с известным мне ранее… Надо же! — воскликнула Мария. — Все это было лишь сутки назад! а мне кажется, прошла целая вечность… Ну, а дальше тебе все известно; как видишь, у меня нет никаких тайн от тебя.

— Действительно, — сказал Игорь. — Как все просто! Даже досада какая-то. Ты никогда это не испытывала? Когда сталкиваешься с тайной, она прямо манит тебя… скажем, как кролик удава, то есть наоборот… А когда все раскрывается, думаешь: ну и что?

— По-твоему, — спросила Мария, — лучше бы тайны не раскрывались?

— Я так не сказал, — осторожно ответил Игорь. — Я просто размышляю о глупой человеческой повадке.

— Это далеко не единственная из человеческих повадок, — заметила Мария, — и уж наверняка не самая глупая. А скажи, Игорек… я все хотела тебя спросить, но как-то не получалось… Помнишь, при нашей первой встрече? Ты сказал — тебе кажется, что вокруг другая, ненастоящая жизнь… а на самом деле…

— Я помню, — сказал Игорь.

— Так вот: не казалось ли тебе, когда ты был…

Мария запнулась.

— Ты хотела сказать «когда был царевичем», — ухмыльнулся отрок, — а потом подумала, почему «был»… ведь я и сейчас вроде как царевич…

Мария пристыженно молчала.

— Я понял твой вопрос, — сказал Игорь. — И правда, надо же нам когда-то об этом поговорить; чем дольше будем молчать, тем будет хуже. Почему не сейчас? Давай я отвечу тебе в манере князя Георгия, то есть когда задаешь ему один вопрос, а на самом деле за ним прячется что-то еще; так он будто слышит все эти вопросы и отвечает сразу на все. Мария, Мария… какого человека мы потеряли!

Мария нашла руку царевича своей рукою и прижалась к нему, ощущая, что в этот момент он главнее ее.

— Но что поделаешь, — с досадой сказал он. — Итак, отвечая на твой первый вопрос, скажу: да, все это время я был уверен, что это и есть моя настоящая жизнь. А знаешь когда я поверил в это? — Он оживился. — Сейчас я скажу тебе странное. Я поверил в это в тот самый момент, когда спросил тебя: «Может, ты знаешь?» А ты ответила, кривляясь: «Может, и знаю… Не все тебе меня удивлять».