Жираф Джим

От стыда я готов провалиться сквозь землю. Ну или хотя бы сползти под стол.

— Джим, жена никогда не позволит, чтобы я делал с ней все эти вещи. Ну, разве что первую. И, может быть, еще вторую. На ее день рождения. Но все остальное… Ей будет противно и мерзко.

— Ты в этом уверен?

И тут мне вспоминаются всякие воспоминания. Фрагменты из наших с женой разговоров. Черный конь на лугу, искусственный член. Я уже ни в чем не уверен.

— Ладно, — размышляю я вслух. — Допустим, она согласится на все эти штучки. Но я не хочу, чтобы она это делала. Так что у нас все равно ничего не получится.

— Спек, помнишь, что мы говорили о проститутках?

— Э… Лучше напомни.

— Ты сказал, что лучше умереть, чем спать с проституткой. А я сказал, что мы скоро этим займемся. Я сказал это загадочно, как раз перед тем, как пройти — еще более загадочно — сквозь закрытую дверь.

— Да уж, на всякие фокусы ты горазд.

— Это не фокус. — Он понимает меня буквально. — Это магическая способность. Копыто быстрее глаза.

— Ладно, мы сейчас не о том. Как я понимаю, ты предлагаешь, чтобы я изменил жене и произвел все эти акты с какой-нибудь проституткой.

Он кивает.

— Но, Джим, это же аморально.

Джим складывает на груди передние ноги, как мы сложили бы руки.

— Наоборот. Ты это сделаешь ради нее.

— Ну, если взглянуть под таким углом… Там, на стоянке, была проститутка.

Джим качает головой.

— Видишь того мужика?

— Который в клетчатом пиджаке?

— Это мистер Бинго, э… — Джим трет подбородок копытом и улыбается своей лукавой жирафьей улыбкой. — Инспектор манежа из бродячего цирка.

— Обожаю бродячий цирк, — говорю я с восторгом и иду следом за Джимом в другой угол бара, где даже еще темнее, чем в нашем.

— Можно нам к вам подсесть?

— Джим! Конечно, садитесь, — говорит мистер Бинго. Для человека, одетого как гомосек, у него на удивление властный голос.

— Это Скотт, мой приятель.

— Давний и искренний почитатель вашего ремесла, — говорю я с восхищением.

Мистер Бинго степенно кивает.

— Это приятно.

— И особенно с привлечением животных.

— Если напустишь животное на девочек, я тебе ноги переломаю.

— Спек, — говорит Джим громким шепотом, — мистер Бинго — сутенер.

— Ноты говорил…

— Простите моего очкастого друга. Он вас принял за другого.

Мистер Бинго кивает, поправляя галстук.

— Джентльмены, позвольте представить вам Обезьяна Клешню по прозвищу Обезьяньи Ручки, моего партнера. — Из сумрака выступает фигура внушительных габаритов и садится за стол рядом с мистером Бинго. Дядька закатывает рукава, открывая огромные руки, густо поросшие черной шерстью. — Обезьян выполняет всю, так сказать, обезьянью работу, пока я сижу вот так, — мистер Бинго вальяжно разваливается на стуле, — и курю сигару.

Обезьян Клешня достает из кармана сигару, прикуривает и передает мистеру Бинго.

— Мой друг хотел бы взять девочку, — говорит Джим. — Какую-нибудь из ваших.

— И это правильно, — говорит мистер Бинго, с любопытством разглядывая меня. — Очень правильно.

Я киваю. То есть на самом деле качаю головой. Но с тем же успехом мог бы и кивнуть. Потому что, как я понимаю, мое мнение здесь ничего не решает.

Мистер Бинго ведет нас по узенькой лестнице в тесную спальню над баром, освещенную единственной красной лампочкой.

— Это Карен Динь-Динь, лучшая из моих девочек. Моя любимая.

Я в жизни так не боялся. И поэтому говорю первое, что приходит в голову. Единственное, что приходит в голову. Я так думаю, это фраза из какого-то фильма:

— А она чистая?

Мистер Бинго смотрит на меня так, как будто его оскорбили до глубины души. Обезьян выступает вперед, хрустя костяшками пальцев, но мистер Бинго удерживает его на месте.

— Конечно, чистая, — говорит он. — Все мои девочки — чистые и здоровые. И знаете почему? Потому что их души чисты, как нетронутый свежий снег. Мы с Обезьяном Клешней — убежденные пуритане. Да, Обезьян?

Обезьян Клешня кивает.

— Карен — самая чистая из всех моих девочек. Карен, лапочка, встань. Пусть джентльмены на тебя посмотрят.

Она встает, поворачивается кругом. Небольшого росточка. На вид — лет двадцать. Красная футболка, джинсовые шортики. Длинные светлые волосы.

— Скажи Скотту «привет», Карен, — говорит ей мистер Бинго.

— Привет, Скотт, — говорит Карен. Но она обращается не ко мне; она обращается к мистеру Бинго.

— Скотт останется здесь и немного побудет с тобой. Да, Скотт?

Я сконфуженно киваю.

И больше никто не произносит ни слова. Я достаю кошелек, но денег осталось всего ничего. Что-то я сомневаюсь, что у меня получится произвести все возможные половые акты, известные на данный момент науке, затри пятьдесят.

Мистер Бинго показывает мне жестом, чтобы я убрал кошелек.

— Мы с Джимом пока посидим внизу. Джимбо, это тебе за услугу, которую ты оказал мне тогда, в восемьдесят шестом. С теми девочками-танцовщицами.

Джим кивает. Все-таки темная он лошадка. Вернее, темный жираф.

Когда дверь закрывается, мы с Карен слегка расслабляемся. То есть не то чтобы расслабляемся. Я хожу по комнате взад-вперед, а Карен сидит на кровати, на самом краешке, и кусает ногти. Заглянув в замочную скважину, я вижу, что Обезьян Клешня стоит в коридоре. Ноги на ширине плеч, руки сложены за спиной. Повернувшись обратно к Карен, я вижу такую картину: Карен встала с кровати и теперь снимает с себя футболку.

— Карен, а может, того… не будем раздеваться?

— Мистер Бинго всегда говорит, чтобы я выполняла любое желание клиента.

— А если не выполнишь?

— Он меня бьет, — отвечает Карен. — Табуретом.

— М-да. Карен, я должен сказать тебе одну вещь. Это не то чтобы очень ужасно, но тебя оно может смутить. — Я делаю паузу, чтобы создать драматическое напряжение. — Карен, я женат. У меня есть жена.

Она кивает.

— Так что ты хотел мне сказать?

— То, что сказал.

— Что ты женат? — Она смеется. — Так вы все женаты. Поэтому сюда и ходите.

— Нет, ты все неправильно поняла. — Я очень тщательно подбираю слова, чтобы не напугать девушку. — Карен, я болен. И болезнь у меня необычная.

— У меня есть презервативы.

— Нет, не в том смысле болен. Понимаешь, мне надо произвести все возможные половые акты… в лексиконе пылких любовников…

— Сегодня давай лучше здесь, а туда сходим в следующий раз.

— Карен, это метафора, а не ночной клуб.

— А есть разница?

Да уж, при всех своих прочих достоинствах умом Карен явно не блещет. Этим, собственно, и объясняется, что она — проститутка, а я — главный сценарист на центральном телеканале. Хотя, надо признать, ноги у Карен красивее, чем у меня.

— Слушай, а может, не будем? Никто ничего не узнает. Давай ты чего-нибудь изобразишь, ну, покричишь, там… похрюкаешь… а я потом застегну брюки и выйду из комнаты, куря сигарету.

— Мистер Бинго всегда присылает ко мне Обезьяна Клешню для проверки. — Карен смущается и смотрит в сторону, и я уже начинаю думать, что, может быть, она выбрала не ту профессию. — Обезьян нюхает мне влагалище, и если оно не пахнет как надо, мистер Бинго меня бьет.

— А он вроде бы говорил, что обезьянью работу делает Обезьян.

— Бить девочек — это не обезьянья работа, а прецизионная обработка. То есть так говорит мистер Бинго. А я даже не знаю, что это такое.

— Что ты не знаешь?

— Что такое «прецизионная».

И тут прямо из пола, покрытого старым вытертым ковром, вырастает голова Джима.

— Прошу прощения, ты не должен был меня видеть. Я пытался подняться под юбкой Карен.

— На ней нет юбки, — говорю я, имея в виду ее джинсовые шортики.

— Сейчас на ней не должно было быть вообще ничего. Или ты все уже сделал, Спек, и она снова оделась?

— Карен, — говорю я, присаживаясь на краешек кровати. — Я сейчас все объясню. Это Джим. Он — привидение и поэтому умеет проходить сквозь стены и просовывать голову через пол. А если тебе интересно, почему он выглядит как жираф…