Самоидентификация

Не хочу идти в квартиру. По крайней мере, пока. Меня мутит, и мир вокруг полон напряжения и холода, и я иду к машине, и сидящая почему-то на скамейке на детской площадке в одиночестве неестественно приземистая девушка с уродливым лицом гнома печально смотрит на меня, и ее, несмотря на то, что уже ночь, отлично видно, и это пугает меня так, что все мое тело покрывается мурашками, и я бегу к машине и ищу в карманах ключ, но не могу найти, и на меня накатывает новая волна страха от осознания того, что я мог где-то потерять его, и когда он все-таки находится, я нажимаю на кнопку и дергаю ручку двери, но она не открывается, и я понимаю, что поторопился, и уже после тихого щелчка и вяканья сигнализации быстро открываю дверь, залезаю на сиденье и закрываюсь.

Громко выдыхаю. Сердце бешено колотится, и меня мутит еще сильнее. Даже если меня вырвет, я не выйду наружу. Тьма сгустилась, и мне кажется, что света в этом мире вообще не осталось, хотя черта с два я бы что-то видел, будь оно так. Я определенно все еще пьян. За окном я вижу какое-то странное, черное существо. На ум удивительно быстро приходит одна статья из интернета, в которой было написано об огромном черном монстре, который пожирает людей заживо в каком-то районе Москвы. Страх наполняет мое сознание целиком, и здравому смыслу остается совсем мало места.

Мне страшно до боли, начинают ныть зубы, но спустя несколько секунд я понимаю, что существо переместилось в освещенную фонарем зону и оказалось обычной кошкой. Нет, здоровой, черной кошкой с белым пятном. Кошкой, которая гуляет по всему городу, но, наверное, всегда возвращается домой. Или весь город – ее дом. Ее дом. Не мой. Ее.

Снаружи доносится резкий, как выстрел в лицо, порыв ветра, но тут же, неестественно быстро, ветер смолкает. Несется еще куда-то. Становится удивительно тихо. Меня тянет включить музыку. Я хотел бы послушать Moby. «Porcelain», например. Он точно есть на внешнем носителе. Я тыкаю пальцем в магнитолу, потом кое-что понимаю, ищу на пассажирском сиденье ключ, но меня отвлекает идущая снаружи по двору девушка. Она проходит через арку, озирается по сторонам, нервно смотрит на меня, быстро убирает взгляд и ускоряет шаг. Ее руки сложены на груди, словно бы они приросли к ней. Она неестественно худая. Когда она оглядывается, чтобы проверить, не преследуют ли ее, я вижу, что у нее удивительно красивые, круглые, словно бы подростковые глаза. Голубые. Но ее лицо – щербатое, морщинистое, украшенное синяком, – жуткая пародия на детское. Она неестественно худа. Вероятнее всего, это наркотики. Тяжелые. Увесистые. Я трясу в руке ключ. Он тоже кажется слишком увесистым. Девушка уходит из двора куда-то. Я понимаю, что она ушла. И эта мысль поражает меня. Вот сейчас – она ушла из поля видимости, и все – она исчезла, ее больше нет. Все, кто так уходит, исчезают. Но ведь так не должно быть. Не может быть. Ведь я тоже когда-то просто ушел из поля видимости. Но я есть. Я точно жив. Да? Или нет? Я же не могу видеть все это, не существуя. А если?..

Я едва не ломаю внутреннюю ручку двери. Выхожу и хлопаю дверью, нажимаю на кнопку, снова бегу. Двигаться медленно кажется невозможным. Я бегу через двор. На скамейке уже нет той карлицы. Во дворе никого. Шума машин не слышно. Я хочу снова увидеть эту анорексичную девушку, эту тощую наркоманку, это уродливое животное. Бегу туда, куда она должна была пройти. Она не могла успеть уйти слишком далеко. Но ее нет. Ее НЕТ! Она исчезла. Все верно. Один раз уходишь – и все, тебя нет.

Я иду на проспект Комсомола. Однозначно. Мне нужно узнать, существую ли я. Нужно понять, что, на самом деле, произошло. Я не смогу жить так дальше, если не узнаю. Я понимаю, что идти слишком долго, и мне жутко холодно, и мне надо поймать машину, но вокруг никого. Я прохожу через двор и на соседней дороге вижу тарахтящий куда-то полуживой «жигуль» - желтую «копейку». Едва не бросаясь под колеса, останавливаю его. Водитель – худой парень в джинсах, футболке и кепке – выходит и начинает что-то орать, но я не слушаю его, а показываю вытащенную наспех из кармана тысячную купюру, двумя руками разворачиваю ее, как транспарант и называю ему адрес, без комментариев. Парень столбенеет, осторожно подходит, берет купюру и изучает ее на свет фонаря. Пожимает плечами и предлагает садиться. Его ночь удалась.

Не знаю, какими путями он едет, но спустя какое-то время – счет его я потерял, как и ориентацию в пространстве, - я выхожу прямо напротив нужного подъезда. Парень поспешно уезжает. Я захожу в подъезд, в нос ударяет какой-то неприятный запах, и я отплевываюсь прямо на пол. Мне не стыдно. Я даже не знаю, существую ли. Чего мне стыдиться?

Начинаю ломиться в квартиру. Стучу кулаками. Потом несколько раз пинаю дверь ногой. Кричу, как резаный, что мне надо поговорить. Требую Лизу. Снова бью в дверь кулаками. Жду какое-то время. Изнутри не слышно ничего. Но я почему-то знаю, что там кто-то да есть. Продолжаю дубасить в дверь с воплями «Мне нужно поговорить! Мне нуж-но по-го-во-рить!»

Изнутри мне отвечает женский голос – мол, милиция скоро приедет, и милиционеры со мной поговорят. А мне плевать, потому что милиции нет. Есть только полиция. И полиция не приедет, потому что ее не вызвали. Но после очередного удара кулаком в дверь я ощущаю отлив сил. Сажусь. Нет, падаю рядом с дверью. Слева. Накрываю лицо руками. Мне кажется, что я уже плачу, но слез нет. Меня разрывает на части. Поезд все ближе. Мне кажется, это уже край. Кажется, я доигрался. Плевать. Но все же. Поезд все ближе. Я никуда на нем не уехал. Я не знаю, где мой дом. Поезд еще ближе. Издалека, за миллиарды световых лет отсюда звучит свист электрички – едва различимый, он сообщает мне, что поезд близок. Я встаю.

Поезд уже рядом. Тот самый, что едет полтора суток. И теперь я его пассажир, машинист и жертва одновременно. Я сам во всем виноват. И больше некуда идти. Остается только встретить его здесь. И я ударяюсь об дверь головой, но боли нет. Реальность смешалась со странными, жуткими образами. Меня одолевает паника, порождаемая страхом. Страхом, что я могу потерять шанс что-то узнать – что-то жизненно важное или наоборот – абсолютно бесполезное. Идефикс. Но мне в любом случае нужно это узнать. Значит, это что-то важное. Значит…

Замок щелкает. Я отскакиваю от двери, и в голове звенит, и вокруг становится как-то пусто, плотность воздуха уменьшается. Дверь приоткрывается.

- Дима? – мужской голос, который я узнаю.

- Ага, - киваю; нервно сглатываю.

- Буянить будешь?

- Не, - шмыгаю носом. – Вы меня… Нет, не знаю, - сажусь на верхнюю ступеньку лестницы.

- Ясно, - отец Лизы выходит, тихо прикрывает дверь и садится рядом со мной; нам едва хватает места на узкой лестнице.

- Мне просто… нужно… знать…

Отец Лизы тяжело вздыхает. Качает головой.

- Нужно?

- Да.

- Хочешь с ней поговорить? Сразу предупреждаю – она не дома, ломиться не надо, - улыбается.

- Вы стали старше.

- Это называется постареть, Дима.

- Нет. Просто стали старше.

- Время такое…

- Ага.

- В общем, сейчас такой период, когда она обычно у подруг ночует. Пару дней. Или у каких-то друзей. Нам уже ее не удержать, сам понимаешь.

- Что с ней?

- Вообще?

- Ну, да.

- Работает. Учиться хотела. Но забросила все. Мы пробовали, так сказать, применить силу. Но она просто уходила из дома. После всего…

- После чего?

Качает головой.

- Пусть она скажет.

- У подруг? – я чуть не плачу от бессилия.

- Блин, - отец Лизы оглядывается на дверь в квартиру. – Ладно, вижу, тебе совсем дурно от этого. Моя меня повесит, если узнает, что я проболтался. Она не понимает, что теперь уже ничего не поделать. А мне тебе мстить не за что.

- Где она?

Нервно сглатывает, снова оглядывается.

- Скорее всего, на кладбище. Северный вход.

Я хочу верить, что ослышался, потому что круговорот этой ночи снова начинает обхватывать меня – на этот раз, за горло.