Польско-русская война под бело-красным флагом

Потому что она такая. Приходит Арлета, просит огня и заявляет, типа зачем я устраиваю, как говорит Магда, цирк. Ах вот оно, значит, как. Внимание, внимание, на сцену выходят слоны, они прошлись по мне и растоптали мое сердце, а за ними дрессированные блохи. А вот дрессированные собачки, але-гоп! — потому что я сам как дрессированная собака, которая за свою любовь и верность ничего не получает взамен, в лучшем случае плевок в морду лица и — ни тебе спасибо, ни пошел вон. Вот и вся благодарность. Для вас я всего лишь дрессированная собачонка, которая только и умеет, что наяривать по кругу в автомобильчике с откидным верхом. Нет у меня огня. Потому как я весь изнутри выгорел до самого тла. И теперь хочу умереть. В последнюю минуту, когда буду умирать, я хочу увидеть Магду. Как она наклоняется надо мной и говорит: не умирай. Не умирай, это я во всем виновата, теперь я буду с тобой и больше ни с кем, только не умирай, дело-то не в этом, а дело в том, чтобы классно оторваться, это просто шутка такая была, прикол, а по правде у меня до тебя никого не было, никого другого или даже вообще никого, я просто пошутила, чтобы тебя позлить, дурачок, теперь все будет хорошо, у нас будет ребенок, Клаудиа, Эрик, Николь, ты ведь знаешь, ты же сам хотел ребеночка, мы будем возить его в коляске, увидишь, как будет, только обещай, что не умрешь, а то мне надо в туалет, потому что Арлета клеит там одного типа, он говорит, что он директор и всех знает, вроде даже тебя знает, говорит: Сильный, как же, знаю, а я молчу, тишина, я ему не сказала, что ты мой парень, потому что все было по-другому, но теперь я ему скажу, как оно на самом деле, пусть знает всю правду.

Раз так, я оставлю это на потом, на крайний случай, потому что Арлета говорит, что Магда теперь куда-то вышла. Говорит, что не знает куда. Говорит, что не знает с кем. Я ей говорю, или ты мне друг, или такая же сучка, как Магда. Она говорит, что друг. Я спрашиваю, в чем тогда дело, блин. Она тогда говорит, что Магда ушла с Иреком. Что Магда пошла с Иреком прошвырнуться по городу, посмотреть на машины, что они хотят стать друзьями, ну да, просто друзьями. Значит, с Иреком. Значит, ребенок все-таки будет уродом. Еще хуже, чем от Левого. Генетически ненормальный. Генетически извращенный с самого рождения. Генетически абсурдный. Генетически ублюдочный. С самого начала с генетически врожденным кармашком в деснах для краденых вещей, с врожденной грязью под ногтями. Когда-нибудь я буду ехать в поезде, и какой-нибудь ребенок попросит дать ему на хлеб, а я посмотрю ему в лицо и увижу глаза Магды, заикание Ирека и свои слегка оттопыренные уши в одном лице, потому что от меня тоже должно в ней что-то остаться, какие-нибудь гены. Шрам на лбу тоже от меня, я в детстве хряпнулся мордой об стол, сломанный нос еще от кого-нибудь, тихий ужас, самый уродливый ребенок на свете. Тогда я спрошу его, где твоя мать. Если скажет, что нету, что умерла, тогда порядок, дам ему немного денег. А если скажет про папу, все, кончен бал, лучше пусть мне больше на глаза не попадается, потому что так будет лучше для него самого.

Входит Магда, но одна, без Ирека. Выглядит так, будто что-то случилось. Будто вся она рассыпалась на запчасти: волосы в одну сторону, сумочка в другую, платье налево, сережки направо. Колготки все в грязи — налево. Лицо — направо, из глаз текут черные слезы. Будто она воевала на польско-русской войне, будто, маршируя через парк, по ней прошлась вся польско-русская армия. И тут мои чувства к ней и вся социально-экономическая ситуация в стране вдруг оживляются. Вот она вся, вот такая она всегда. Пьяная, мятая. Обдолбанная, потасканная. Страшная как никогда. По подбородку текут черные слезы, потому что сердце у нее тоже черное, как уголь. И лоно у нее черное, порванное, и через все лоно поехала стрелка. Из этого лона она родит ребенка, черного, как негр. Анжелу со сгнившим лицом и с хвостом. С таким ребенком она далеко не уйдет. Ее даже не пустят в автобус, не говоря уже о такси, и белого молока ей не продадут. Она будет лежать на черной земле, на дачных участках. Будет там жить в парниках. Ее будут глодать дождевые черви и всякие другие паразиты. Она будет кормить своего ребенка черным молоком из черной груди. Будет кормить его землей с огорода. Но все равно рано или поздно он помрет.

Приходит Арлета. Я говорю, передай Магде, что я желаю ей скорой смерти. Арлета надувает пузырь из жвачки. Потом накручивает эту жвачку на палец и засовывает назад в рот. Как будто в жизни ничем другим не занималась, только пускала жвачные пузыри и накручивала их на пальцы. Такая у нее работа, она за это получает приличные бабки и на них покупает себе все эти шмотки, все эти русские сигареты. Ей бы со всем этим своим переносным борделем выступать в «Смехопанораме». Арлета говорит, типун мне на язык, чтоб я не говорил то, что сказал, потому что это может исполниться. Говорит, у нее уже пару раз исполнилось. Например, в школе она один раз сказала «чтоб ты сдохла» учительнице по труду, и та потом вроде бы попала в роддом на сохранение. Или еще случай был: она сказала однокласснице на физре «чтоб ты ногу сломала», и та сломала себе мизинец на руке. Она говорит, что никогда не курит L&М, потому что они вредные и от них можно легко подхватить рак. И вроде как судьба притаилась и ждет, не скажет ли кто чего плохого в недобрый час. Если что-нибудь скажешь, а час как раз недобрый, как ни крути потом, а все исполнится, приговор обжалованию не подлежит. Это вроде бы связано с религией, с паранормальной жизнью, такая вот, значит, особенность паранормальной жизни.

Но то, что Арлета может мне сообщить на данную тему, мне, извиняюсь за выражение, по фигу. Где была Магда с Иреком — вот что меня у тебя интересует, говорю я Арлете. Нашлась тут защитница сраная. Обе вы нарожаете кучу внебрачных детей, вас ни в одно приличное заведение не пустят, даже захудалое. Говори, что он ей сделал, этот ворюга. Он украл ее чистое сердце, всю ее утонченность, все волосы, он порвал ей все колготки, довел до слез. В душу плюнул. И я его за это придушу, но это потом. Сейчас мне надо знать, Арлета.

Тогда из кармана ее джинсов раздается соответствующий звук, и Арлете приходит эсэмэска. Приятно, мол, было со мной пообщаться, если б я еще не был таким хамом, говорит она мне и куда-то быстро линяет. Тут приходит Бармен и говорит, что там какая-то хрень. Я ему, что за хрень. А он мне, что типа Магда всегда была истеричкой, но теперь она типа переборщила. Я спрашиваю, это типа он о чем. И чувствую, что меня это все уже задолбало, потому что я не люблю, когда что-то идет не в тему.

Ну, он мне на это, что случилась какая-то история с Магдой. История не история, а Бармен все же порядочная скотина, вместо того чтобы Магда сама мне все рассказала, так нет же — он вместо нее рассказывает.

Тогда я иду к туалетам, потому что туда меня зовет Арлета, она явно уже обдолбалась, курит сразу две ментоловые сигареты, причем обе L&М, обе держит в одном уголке рта, а другой рукой поддерживает Магду. Я вроде как вздрючен, поскольку знаю, что Магда меня обидела, ранила в самое сердце. Спрашиваю, что случилось. Она мне говорит, что судорога. Я ей на это прямо отвечаю, что, может, от амфы, перебрала и все такое. Арлета говорит, что раз так, она оставит нас вдвоем, и закрывает за собой дверь. Я, значит, стою. У Магды в ноге сделалась судорога, и она сидит на унитазе. Левой рукой держится за ногу, а сама плачет, можно даже сказать, рыдает навзрыд. Я даже не знаю теперь, красивая она или все же уродина, не могу решить однозначно. Вообще-то она, конечно, хорошенькая, но в данный момент, если судить по наружности, она не в лучшей форме: вся в черных подтеках от слез, по этим подтекам, как по водосточным трубам, течет тушь, колготки перекрученные, а в них дырки до самой кожи, лицо какое-то рыхлое, по цвету напоминает, не хочу обижать Магду, но это правда, красную пожарную машину. Ну, я и думаю, люблю я ее еще или нет, раз она вот так довольно громко стонет и даже не смотрит мне в глаза и ничего при этом не говорит. И это меня добивает до ручки.