Параллельные общества. Две тысячи лет добровольных сегрегаций — от секты ессеев до анархистских скво

В «Касталии» постоянно проживало около тридцати человек, примерно столько же гостей и множество собак. Лири называл это «зачаточным племенем», из которого по всему миру покатится огромная психоделическая волна, «штабом мировой революции сознания». Это одновременно был спонтанный театр, зоопарк (обезьяны, змеи, попугаи) с мягкими условиями для животных, групповая терапия, ЛСД-коммуна, лекторий, редакция «Психоделического журнала» и институт по изучению неизвестных ранее способностей мозга. «Все знания находятся внутри, нужно только подобрать к ним химические ключи» — учил гуру. Сегодня они наверняка бы стали рейтинговым и скандальным реалити-шоу в Интернете или на «альтернативном» TV. Всех вдохновлял лозунг Лири: «Включись — настройся — выпади». Что надо было понимать примерно так: разбуди свое внутреннее «я», научись жить в мире альтернативных истин и взаимосвязей и попрощайся, наконец, с рациональной, технической и буржуазной цивилизацией. Само собой, все это (особенно «выпади») гораздо удобнее делать не в одиночку, а в группе таких же энтузиастов. Кастальцы ощущали, как готовят внутри и вовне себя новую революционную мутацию человека: расширители восприятия + древняя эзотерика и новая психоделическая контркультура + множество равноправных свободных общин и бесконечное разнообразие — вот что такое будущее. Нужно было перевести на новый, понятный бунтующей молодежи язык «Египетскую книгу мертвых», «Тибетскую книгу перемен» и «Божественную комедию» Данте. Составить «карты новых путей развития» нашего мозга и соединить «внешнюю науку» Запада с «внутренней наукой» Востока. Вначале в коммуне Лири жребий (а точнее, гадание по «Книге перемен») решал, кому с кем сегодня спать в одной постели, но это создавало лишний дискомфорт и хаос в отношениях, и от такого экстремистского перегиба вскоре решили отказаться.

Каждый уикенд в «Касталии» устраивали для любопытных «экспериментальные выходные». Двухдневный «психоделический трип» стоил гостям 60 баксов с носа. В первый вечер соблюдался запрет на любое общение. Все приехавшие переодевались в одинаковую просторную одежду, чтобы оставить за воротами «Касталии» свой социальный статус. Все слушали только голос гуру, идущий из скрытых за коврами динамиков. Ночью все смотрели срежессированое Лири визуальное шоу на стенах-экранах, цель которого — «распад и смерть вашего эго ради просветления и встречи с вашими предыдущими воплощениями». На следующий день слушали лекции по истории запретов и установок обыденного сознания и устройству человеческого мозга, а также медитировали и играли в ролевые игры в «священной роще» и зоопарке.

При всех попытках сделать «Касталию» одинаково важной для всех, роль харизматика, которому это нужно больше, чем остальным, конечно же, сохранялась, и всякий раз, ненадолго отлучившись в Индию для общения с брахманами, Лири обнаруживал по возвращении сильнейшее одичание, беспорядок и множество случайных людей, прибившихся к коммуне и ничем ей не помогающих. Первый раз Лири был арестован прямо там, сразу после принятия закона о запрете ЛСД. Это и стало концом «Касталии», просуществовавшей с 1964 по 1968 год. Некоторое время Лири пытался купить в Калифорнии землю и основать на ней новое «психоделическое государство», которое вышло бы из состава США, но не нашел на этот проект достаточно денег. Он пробовал избираться в губернаторы Калифорнии (конкурируя с Рональдом Рейганом) под лозунгом «Идем вместе!», подхваченным Джоном Ленноном в его знаменитой песне. После еще нескольких подряд обвинений он был заключен под стражу и получил тюремный срок, но в возрасте 49-ти лет бежал из тюрьмы (перелез через стену по кабелю) с помощью своих поклонников из крайне левых студенческих организаций. Оказавшись в подполье, он, как и многие нонконформисты конца 1960-х переживал предельную политизацию своих взглядов. «Невидимый свет Будды — это выстрел, невидимая пуля, летящая из винтовки революционера, которая ликвидирует всех полицейских свиней», — учил «психоделический профессор», перейдя на нелегальное положение. Эмигрировав в Северную Африку с помощью «Черных пантер», Лири, несколько переоценивая степень своего влияния на молодежь, призывал новое поколение американцев к немедленной, и уже не духовной, революции, главной движущей силой которой ему представлялись активистские группы чернокожих, движение «йиппи» Джери Рубина, «уайзермены», бунтующие студенты и разрозненные группы «новых левых».

Важнейшие причины неудач общин Кизи и Лири, помимо обычных трудностей, стоящих перед добровольными сегрегациями, это преследования властей, для которых «борьба с наркотиками» стала идеальным прикрытием для подавления всех форм социального инобытия в 1960-х.

20/ Другой коммунизм в российской империи

В России это делали прежде всего народники и толстовцы, соблазненные мечтой о естественной жизни и свободном духовном поиске в духе идей Льва Николаевича, понимавшего Христа по-протестантски, то есть прежде всего как земного человека и морального учителя жизни, без его связи с потусторонним и без упования на загробное воздаяние. С 1871 года студенты-народники создавали в городах «бытовые общежития», где практиковалась максимальная общность имуществ, круговая критика каждого всеми, взаимное обучение (один день в неделю каждый учил остальных тому, что знал сам) и «расширение семейных отношений до границ всей группы». Первая такая группа возникла в Охте под руководством харизматика Чайковского, вдохновленного идеями Фурье, Оуэна и кооперативов Веры Павловны из романа Чернышевского «Что делать?». Позже этот городской опыт не раз повторяли петрашевцы и народники, съезжаясь вместе, но быстро приходили к выводу, что это слишком неустойчиво, временно и зависит от окружения. Настоящего размаха нет. Их тянуло прочь из города.

Начиная с 1870 года толстовцы создали в России несколько общин «интеллектуальных землепашцев». Для народников-землевольцев сельскохозяйственная деятельность была проверкой нереволюционного пути изменения общества. Полицейских очень смущало, что в земледелие уходят люди, которым «образование открыло пути к другой деятельности». Это настороженное отношение тем более усиливалось из-за того, что в таких земледельческих общинах нередко временно скрывались русские террористы и распространители провокационных прокламаций. Все эти общины повторили судьбу своих ближайших американских аналогов: потеря харизматика означала возврат к более «нормальным» частнособственническим отношениям и фактический распад прежнего коллектива. Либо крах настигал их еще раньше. Учитывая непрактичность и идеализм общинников, трудно совместимые с регулярной хозяйственной деятельностью, их ожидал быстрый экономический провал. Еды им едва-едва хватало, чтобы прокормить самих себя. Это начинало всех раздражать, и труд уже более не воспринимался как добровольное «опрощение» и самотерапия в натуральном хозяйстве. Были, правда, и существенные отличия от американских аналогов: нередко после краха изначального «микрокоммунистического» проекта и потери лидера американская община быстро превращалась в преуспевающую капиталистическую агрофирму со сверхприбылями и армией жестко эксплуатируемых наемных работников. В России подобного не происходило, видимо, в силу слабого развития капитализма в деревне.

Не желая отступать и считая, что все дело только во враждебном окружении, два энтузиаста таких коммун, народники-идеалисты Чайковский и Мошков, потерпев первое поражение, отправились в Канзас, к Вильяму Фрею, чтобы повторить свой опыт там. Фрей был прибалтийским офицером, который увлекался идеями Фурье и Герцена и эмигрировал в США, чтобы построить там с друзьями свой идеальный микрокоммунизм. Его проект продержался относительно долго, с 1872-го по 1877-й, но все же община русских эмигрантов на американской земле распалась из-за внутренних ссор и ревности, хотя нашим соотечественникам даже удалось наладить контакт с местными общинами «богочеловеков» — мистических коммунистов, отрицавших насильственную революцию. Параллельно в США в то же самое время появлялись и чисто светские, не связанные с сектами аграрные коммуны фурьеристов, пытавшиеся создавать «фаланстеры», то есть воплотить в жизнь планы своего духовного учителя. Но Фурье строил свои сложные и интересные утопии отнюдь не вокруг духовного аскетизма (толстовского, революционного или протестантского типа), но вокруг идеи максимально реализуемого человеческого удовольствия. Фурьеристские общины взрывала изнутри программа «свободной любви» — попытки упразднить семью ссорили всех между собой, чрезвычайно запутывали отношения общинников и разрушали их коллективы. Один из разочаровавшихся во всем этом народников-общинников так и написал: «Человек настолько перепутан, что не способен к настоящей жизни».