Том Стволер

Когда все «Тигры Антонии» сложены, все сто пятьдесят коробок, Прим закрывает дверь, ну, которая от кладовки, и встает, прислонившись спиной к двери. Она говорит:

— А за нами остались следы.

— Я-пойду по следам, — говорю и иду по следам. Следы — это такая дорожка из оранжевых хлопьев в полоску и сахара.

— Только не кушай с пола. — Прим говорит: — А то он грязный.

Я еще маленький, я ребенок. Но я пью вино. Я попросил апельсиновый сок с газировкой, а Прим сказала, что у нее нет никакого сока, что надо сходить в магазин и купить. А пока мы еще не пошли в магазин, я могу выпить ее вина. Только немного. Один стакан. И не сразу весь, а понемножку. Я сижу, пью вино понемножку. Прим тоже сидит, пьет вино. Только она его пьет сразу все, и оно ударяет ей в голову. Она наливает себе еще и выпивает еще стакан. Она сидит в большом кресле, которое очень роскошное. Она сидит, положив ноги на маленький столик, который тоже роскошный. Я сижу в другом кресле. Сижу и вообще ничего не делаю. Я потому что напился пьяным.

— Должна сказать. — Прим говорит, что должна сказать: — Этот твой дядя, про которого ты рассказывал. Он мне уже нравится.

— А ничего, что от него воняет?

— Это как раз то, что нужно. Люблю грубых мужчин. — Прим улыбается и наливает себе еще. — Можно даже его рассмотреть в качестве кандидатуры для создания семьи.

— Он не может сейчас создавать семью, — говорю. — Он сидит в тюрьме.

— Но ведь когда-нибудь его отпустят.

— А вдруг не отпустят? — говорю я и икаю. — Вдруг он останется там навсегда?

— Этого мы не знаем. Но можем узнать. Мы узнаем, отпустят его или нет. А если его никогда не отпустят, мы устроим ему побег.

Я улыбаюсь. Мне нравится этот план.

— Но сперва мне надо будет напиться. — Прим пьет вино, потому что ей надо напиться пьяной. — Мы пойдем в ваш полицейский участок. Для начала. И вежливо спросим.

— А она там, тюрьма? В полицейском участке?

Прим качает головой.

— Ты разве не знаешь, в чем разница между тюрьмой и полицейским участком?

Я качаю головой.

— Разница, милый мой, в том, что в одном месте полно закоренелых преступников, склонных к жестокости и насилию. — Прим говорит: — А второе — это и есть тюрьма.

Я киваю.

— Понятно?

Я качаю головой. Ничего не понятно.

— А когда мы устроим ему побег, — говорю, — мне придется вернуться к себе домой?

— Теперь твой дом — здесь, у меня. Кстати, хорошо, что напомнил. — Прим встает и идет к двери. Ее сильно шатает, потому что она напилась. — Надо придумать, где тебе спать. — Прим открывает дверь и говорит: — Иди сюда, в спальню.

Я встаю и иду. Меня тоже шатает, потому что я тоже напился. Я захожу в спальню. Это очень роскошная спальня. Там есть кровать в форме сердечка, которое как бы любовь.

— Очень красивая спальня. — Я говорю: — И кровать. Кровать тоже очень красивая. В форме сердечка, которое как бы любовь.

— Это влагалище. — Прим говорит: — Мое влагалище. Ты что, не знал, что сердечко, которое символизирует любовь, на самом деле символизирует женские половые органы?

— А где моя кровать, где я буду спать?

Прим кусает губы.

— Ты можешь спать в большой комнате, но там нет даже дивана. Только два кресла. Теперь понимаешь, почему мне так стыдно? Можно сдвинуть их вместе. И накрыть тебя чем-нибудь. Например, пледом. Или ты можешь спать здесь, со мной. В ногах кровати. Рядом с моими ногами. Может быть, они даже помогут тебе заснуть.

Я киваю:

— Потому что они будут пахнуть.

— На самом деле я имела в виду немножко другое. — Прим шевелит пальцами ног. Получается очень роскошно. — Я имела в виду, что ты можешь считать мои пальцы. И это поможет тебе заснуть.

Прим расплачивается с дяденькой-таксистом своим лазерным пистолетом, который стреляет деньгами-цифрами. Это тот самый кредитный пистолет, который она потеряла в том месте, где вкусно кормят. Мы вернулись туда и нашли пистолет. Нам его сразу вернули. Там все очень хорошие. В этом месте, где вкусно кормят.

— Это тот полицейский участок? Мы с тобой правильно приехали, Том?

— Да, — говорю. — Мы приехали правильно. А вот это место, куда я ходил. — Я показываю на плакат.

Прим смотрит на плакат, накрытый стеклом из пластмассы. Там, на плакате, написано: «НАПНД. Иногда они нас раздражают. Но о них все равно надо заботиться. Национальная ассоциация против насилия над детьми». Прим читает, что там написано, улыбается и говорит:

— Получается, ты все перепутал и вместо НАПНД попал в НАПНДЖ?

— Смотрите. — Я показываю на другой плакат, где нарисован дяденька-полицейский в таком синем шлеме, похожем на ананас, только синий, а внизу идет надпись: «Посадим надолго».

— Как-то оно не предвещает ничего хорошего. — Прим говорит: — Но наш человек невиновен. Даже если, как ты говоришь, его фургон плохо пахнет, он плохо пахнет не просто так, а по веской причине.

Я киваю.

— Если всех посадить, что мы тогда будем делать? Без рабочего класса? Придется самим убирать все дерьмо? — Прим пожимает плечами. — И будет его по колено. Даже страшно представить.

— Он не дерьмо убирает, мой дядя, а бытовые отходы. — Я говорю это с гордой улыбкой, потому что горжусь своим дядей Мусорщиком. — Он ездит по улицам в своей машине и собирает весь мусор, который в мешках. Который люди выносят на улицу. Он его собирает в свою машину и потом увозит.

Прим кивает.

— То есть он собирал его раньше. — Я больше не улыбаюсь, потому что теперь мне грустно. — А теперь больше не собирает. Потому что сидит в тюрьме.

Прим кивает. Открывает дверь и заходит внутрь, в полицейский участок. Потом выходит обратно и говорит:

— А ты чего ждешь? Пойдем.

Там, внутри, все какое-то несимпатичное. Это полицейский участок. Пахнет сигаретным дымом и чипсами, и там есть стойка, и у стойки стоит толстый дяденька-полицейский, стоит и кушает чипсы с ароматом копченого бекона, который делают из поросят. Он в синей форме, и когда вытирает рот рукавом, на рукаве остаются жирные крошки от чипсов, и рукав пахнет копчеными поросятами. Из которых делают бекон для чипсов. Он говорит:

— Так вы говорили.

Он говорит это не нам, а другой тетеньке, которая стоит перед стойкой.

А потом, когда тетенька уже собирается сказать, что она там говорила раньше, в комнату входит еще один дяденька-полицейский, такой высокий и тощий. Входит и говорит толстому дяденьке-полицейскому:

— Смотрел вчера «Бобби»?

Толстый дяденька-полицейский больше не смотрит на тетеньку, которая у стойки, он смотрит на тощего дяденьку-полицейского.

— Полицейский сериал?

Тощий дяденька-полицейский заходит за стойку, к толстому дяденьке-полицейскому, и говорит:

— Ага, на «Семейном канале». Сразу после «Мужей и их жен».

Толстый дяденька-полицейский ест свои чипсы, которые с копченым беконом. Он говорит:

— Моя жена обожает «Мужей и их жен». — Толстый дяденька-полицейский улыбается и говорит: — Когда эта женщина уронила в бассейн свою собачку, жена потом плакала целый вечер. Интересно, как они это снимали?

— Наверняка приглашали собачьего каскадера.

Тетенька, которая стоит у стойки, у нее что-то с лицом. Потому что оно все красное. Тетенька говорит:

— Э… прошу прощения.

Толстый дяденька-полицейский говорит:

— Так что вы там говорили, любезная?

— Раньше мы не смотрели «Бобби». — Тощий дяденька-полицейский говорит: — Но когда его стали показывать сразу после «Мужей и их жен»…

Тетенька, которая у стойки, она уже начинает сердиться. Она говорит:

— Так что вы будете делать с моим муженьком?

Толстый дяденька-полицейский морщится и говорит:

— А в чем, собственно, дело?

— Вот получила от мужа подарочек. — Тетенька, которая у стойки, снимает темные очки. Это ей муж подарил, ну, очки.

Толстый дяденька-полицейский смотрит на женщину. Он неправильно смотрит. Надо смотреть на очки. Но он смотрит на женщину и говорит: